Я прикусила губу, стиснула руки на коленях. Нужно быть осторожной. Мама сконструировала для него новую личность. Он не помнил ничего о своей прошлой жизни, кроме того, что Лилиан – его мать. Ничего об отце-президенте, ничего о своих способностях и ничего о хаосе, причиной которого он стал.
Как же Лилиан объяснила ему потерю памяти? Побочный эффект операции, так? Должно быть, очень утомительно отгораживать его от правды. Кто-то, наверное, за это зарплату получает.
– Время от времени кто-то пытается сфотографировать меня, когда мы едем в ресторан, но я не понимаю, зачем. Если люди хотят знать, что я делаю, они могут просто позвонить и спросить. Я с удовольствием отвечу им, что нет, я по-прежнему не помню ничего о своем детстве, не помню, каково это – быть Зеленым, но я буду более чем рад прочитать им доклад, над которым работаю для школы.
– Ага, – поддакнула я. – И о чем он?
Еще одна слишком непринужденная улыбка.
– «Точки пересечения веры и насилия в первые годы существования Плимутской колонии[8]
».В глубине души я ощутила какое-то неясное беспокойство, но сейчас отмахнулась от него. У меня еще будет время проанализировать его интонацию и его снисходительную улыбку – когда мы уберемся отсюда подальше.
– Ты сказал, Руби упомянула, что мы придем, – напомнила я. Вытащив из заднего кармана фото нас четверых, я сложила его так, чтобы было видно только Руби и кусочек Лиама. – Ты говоришь об этой девушке?
– Ну да, – ответил Клэнси, положив руку на стол. Я взглянула на Романа, но он наблюдал за тем, как Клэнси с отсутствующим видом поглаживает ручку ножа для масла. – Это Руби. Моя подруга детства. Единственная, кто беспокоится обо мне и время от времени навещает. Откуда ты ее знаешь?
Когда он назвал Руби
Я прижала правую руку к плечу, наклонившись над столом, чтобы замаскировать это движение.
– Некоторое время она заботилась и обо мне, – сказала я. – Когда она была здесь в последний раз?
– Примерно месяц назад, но она часто бывает у нас. Примерно раз в три месяца или около того, а иногда и чаще.
– Ты тоже о ней беспокоишься, верно? – Клэнси наклонился вперед, положив руки на колени. – Она просто кажется такой… одинокой, понимаешь? Уставшей и грустной, будто тяжесть всего мира лежит у нее на плечах, и это невыносимо. Иногда она открывалась мне – говорила, что чувствует себя в ловушке, в одиночестве. И я думал: может, я ее единственный друг.
– Нет, – сказала я холодно – сильнее, чем хотела, – ты не ее единственный друг.
– Я не хотел тебя обидеть. Она так редко говорила об отношениях с другими людьми, что такой вывод казался очевидным. Но, возвращаясь к тому, о чем ты спросила: в последний раз, когда Руби приходила сюда, она сказала мне, что уходит, и ее долго не будет. И тот, кто будет ее искать, может появиться здесь. Она действительно ушла так поспешно?
Какой же глупой и маленькой я еще была: конечно, она не имела в виду меня лично. Она имела в виду любого, кто обнаружит ее исчезновение.
– Ага, – смогла выговорить я. – Взяла и исчезла. Мы беспокоимся.
– Тогда все понятно. – Клэнси провел рукой по волосам. – Похоже, это было в каком-то смысле неизбежно. Словно она больше всего на свете хотела побыть в одиночестве.
Шум помех снова вернулся, взревел в ушах.
– Руби не сказала, куда направляется? – спросила я, чувствуя, как ускользает последняя надежда.
Он покачал головой.
– Нет, но она оставила мне телефонный номер – на случай непредвиденной ситуации.
– Мог бы с этого и начать, – процедил Роман.
– Я хотел убедиться, что вы не собираетесь ей навредить, – ответил Клэнси, бросив на него острый взгляд.
Но она пришла
– Джон? – Из дома донесся мужской голос. – Ты опоздаешь в школу…
Похоже, Приянке пришлось отпустить свою жертву. Я вскочила со стула, разрываясь между желанием скорее сбежать или вцепиться в рубашку Клэнси и трясти его, пока он не скажет мне номер.
– Ах, простите. – Клэнси тоже поднялся. – Скажи свой телефон. Я пришлю тебе номер, который она оставила.
– Понял.
– Джон! – Голос прозвучал еще раз уже ближе.