Темные отражения. Темное наследие

– Если ты не планируешь изрезать себе лицо, новая стрижка не сильно поможет. – Приянка окинула меня оценивающим взглядом. – Я бы посоветовала перекраситься в блондинку, только голову будет жечь так, будто ее сунули в огненную адскую бездну. Сама я, конечно, не пробовала.

– Э-э-э… я просто хочу выглядеть иначе.

Я чувствовала себя опустошенной, выброшенная из прежней жизни со всем, что ее составляло. Я больше не была маленькой девочкой с той фотографии, запечатленной в мимолетное мгновение беззаботности. Но я не стала и той глянцевой, стильной девицей, чье лицо постоянно мелькало в новостях. Как бы сильно я ни пыталась.

– Это глупо? – спросила я Приянку.

Она подошла ближе, задумчиво глядя на меня.

– Нет, вовсе нет. Нужно жить, прислушиваясь к ритму, который отбивает твое сердце.

– Ты прочла это на поздравительной открытке? – не удержалась я от подколки.

– Нет, в какой-то рекламе лекарств от давления, – призналась так. – Но от этого слова не становятся менее правильными.

Я повернулась к зеркалу и схватила ножницы. Первый раз щелкнув ими, я словно задела тот самый электрический заряд, который жил во мне, и его гудение мгновенно стихло.

– Блин, ты не шутишь, – восхищенно протянула Приянка. – И сколько ты хочешь состричь?

Я показала ей: собрала несколько прядей и обрезала чуть ниже подбородка. Волосы упали в раковину, закрутились у слива. Я смотрела на них, пока мне не начало казаться, что это не мои, а те чужие, с клочком кожи. Я содрогнулась всем телом.

– Давай я? – тихо предложила Приянка и забрала у меня ножницы.

Включив воду, девушка намочила ладони, несколько раз провела пальцами по моим волосам, избавляя от колтунов вместе с остатками грязи и запахом дыма. Я снова заметила темно-синюю звезду у нее на запястье, но не успела ни о чем спросить, потому что Приянка уже показывала мне, где собирается отрезать.

– Ты хочешь такую длину, верно?

Сантиметра на полтора ниже подбородка. Я кивнула, пробормотав:

– Спасибо.

Я переплела пальцы и сцепила ладони перед собой, стискивая их сильно-сильно, пока они не перестали дрожать.

– Не проблема, я для того и живу, – сказала она, отрезая очередную прядь. – Когда я вижу, что кто-то расстраивается, я просто начинаю приводить в порядок его прическу, пока этому человеку снова не станет лучше. Но если я возьму в руки ножницы, Роман даже не подпустит меня к себе. Я всегда подстригала волосы Лане, но… теперь мне остается только заниматься своими собственными.

– Роман не дает тебе его подстригать?

Приянка поймала мой взгляд в зеркале.

– Думаешь, я позволила бы ему ходить таким заросшим, если бы у меня был выбор? Но нет, так уж он устроен. Всегда был таким. Не знаю. Дружба – странная штука. Когда ты наконец понимаешь, на какие кнопки можно нажать, чтобы помочь, а какие лишь причиняют боль, – тогда это работает.

– Ты мне друг? – Я вовсе не собиралась произносить это вслух. И когда они вырвались наружу, я услышала скрытое в этих словах невыносимое одиночество.

Руки Приянки замерли.

– Конечно, Искорка. Ты понравилась мне с самого начала, можно сказать, против моей воли. Отличный пример того, что не стоит судить о книжке по приукрашенной правительством обложке.

Она наклонилась так, что наши лица оказались рядом, и хитро улыбнулась мне. Я робко улыбнулась в ответ.

Тихое щелканье ножниц успокаивало, почти гипнотизировало. По мере того, как пряди падали вниз одна за другой, я все сильнее ощущала, как отступает тревожное чувство, грозившее разорвать меня на части.

Закончив, Приянка успокаивающе положила руку мне на макушку и снова провела пальцами по моим мокрым волосам.

– Ты в порядке? – спросила она на этот раз серьезно.

«В порядке» теперь понятие относительное.

– Не понимаю, почему мне все еще больно, – пробормотала я, ощущая, как спазм сжимает горло. – Не должно. Я их ненавижу – я уже столько лет ненавижу своих родителей. И не за то, что они сделали со мной, а за то, чего не сделали. После того, когда лагеря были уничтожены, я всe думала… а вдруг? Может, сейчас? Они увидят, что я была хорошей девочкой, что я не опасна для них. Но они так и не пришли. Не позвонили. Пока я им не понадобилась.

– Что случилось? – спросила Приянка. – Что он имел в виду, когда сказал, что президент Круз сделала для тебя исключение?

Существовало одно правило, и ради меня президенту Круз пришлось его нарушить. И все это время я чувствовала себя виноватой – будто я перед ней в долгу и должна делать все, что она попросит.

– После того как систему лагерей разрушили, была разработана целая процедура по возвращению детей в семьи. Ты слышала что-то об этом? – спросила я. – Многие из нас были подростками, кому-то – и таких оказалось немало – уже исполнилось шестнадцать и больше. Они не хотели возвращаться к родителям, которые выдали их правительству, заставили их почувствовать себя нежеланными.

– Могу представить.

Я кивнула.