Темные празднества

– Соседи осуждают меня за смерть моего ребенка, – признается она, слегка запинаясь.

– Я об этом не знал, – удивляюсь я. Альтамия никогда не упоминала об этой потере.

– Мы в долгу перед нашей историей. Я не пролила по своему ребенку ни слезинки… У меня просто не получилось, – шепчет она, наполовину скрывшись за дверью.

– Ты рискуешь потерять себя, – предостерегает Уилл, когда я рассказываю ему, о чем мы договорились с Клементсом. Мы скачем за каретой лорда Кэрью, в которой с комфортом расположились он сам, Грейс и Клементс. Холм Пендл выглядит все так же зловеще, несмотря на то, что залит лучами утреннего солнца.

– Я уже не понимаю, где мы, – хмурюсь я, бросив взгляд на талисман от ведьм, висящий на моей шее. Лошадь Уилла ржет, и он наклоняется в седле, когда Грейс смотрит на нас из окошка экипажа. – Уилл, – бормочу я, но он всю оставшуюся поездку обращает внимание лишь на окружающие нас поля, припорошенные снегом.

Мы подъезжаем к церкви с колокольней, построенной в средневековом стиле. На приличном расстоянии от нее стоят, сбившись в кучу, по-зимнему одетые мужчины, женщины и дети. Их обволакивает надвигающийся туман.

– Приговоренные, – присвистывает Клементс, двигаясь дальше после многозначительного взгляда Уилла.

Лорд Кэрью и Грейс неторопливо проходят мимо них, и Уилл поджимает губы, когда девушка одаривает меня мимолетным взглядом.

– Вы уже начали свою веселую интрижку? – сухо спрашивает он меня.

– Это мне не свойственно. И ей тоже… Окна моей спальни выходят в сад.

– Так, – тянет Уилл, и его лошадь бьет копытами, от чего его ноги начинают подпрыгивать. Он торопливо спешивается.

– Я видел вас с ней, – признаюсь я, намереваясь продолжить разговор на эту тему, но замолкаю, когда к нам вдруг подходит пожилая женщина. Уилл приветствует ее поклоном с легким вздохом облегчения.

– Миссис Энн Грир, – представляется она, оставаясь на безопасном расстоянии как от нас, так и от церкви. Она совсем не похожа на ту хладнокровную убийцу детей, какой ее описали Ингремы. Энн – невероятно красивая зрелая женщина, а наклон ее головы полон решимости. – Вы обо мне слышали. – Нашу собеседницу окликает по имени какая-то молодая женщина. Она оборачивается, и несмотря на то, что порывы ветра делают их похожими на вырезанные из бумаги фигурки, рукопожатие связывает их ладони в крепкий узел, придавая устойчивости.

– Вам пора войти внутрь, – советует ей Уилл, показывая на церковь. – Те, кто затаил на вас мелкие обиды, вряд ли будут против вас выступать.

Женщина указывает на подкову, прибитую к дверям храма:

– Они бы не позволили переступить порог подозреваемой в колдовстве. Все, что я скажу в свою защиту, отшвырнут обратно, и я просто не смогу постоять за себя, ведь у ведьмы никогда нет права на последнее слово.

– Тогда зачем вы здесь? – удивленно смотрит на нее Уилл, пока я, стараясь отвлечься от ее испытующего взгляда, привязываю лошадей.

– Чтобы вы могли увидеть нас такими, какие мы есть, прежде чем они обвинят нас в том, что мы владеем богатствами, которыми мы никогда не обладали и о которых никогда не просили, – заявляет женщина, пристально глядя на нас. Отвернувшись, она уходит, примкнув к группе людей, и та растворяется на белом фоне.

Зайдя в церковь, мы видим, как вытягивают шеи люди, сидящие под потолочными панелями, украшенными изображениями цветов, птиц и юношей, парочками играющих на свирелях. Реформы архиепископа Лода подарили соборам церемонии и витражи на окнах. Захватив Север, сторонники Парламента все это разрушили. Церковные витражи заменили на дешевые стекла. Однако былое величие храма все еще пробивается сквозь настенные панели и кафедру, украшенную вьющейся виноградной лозой и деревянными животными. Вокруг же – следы иконоборчества солдат, а дверь, отделяющая духовенство от прихожан, сорвана с петель.

Грейс и лорд Кэрью занимают свою семейную скамью. Он, одетый в жабо цвета слоновой кости, выглядит скованным, словно оказался на плахе. Свечи, прикрепленные к проволокам, натянутым вдоль нефа, блеклой короной обрамляют его голову. Грейс сидит выпрямившись, наблюдая за окружающими людьми. Ее поведение заставляет меня вспомнить о напряженной сосредоточенности, присущей Альтамии. Она словно мысленно вправляет им кости, потирая их, чтобы они встали на место.

Горожане тесно усаживаются на оставшиеся скамьи. Ингремы садятся вперед. Священник оказывается прямо перед нами, рядом с ним – гладко выбритый молодой мужчина лет двадцати шести, одетый в темно-коричневый наряд и добродушно на него глядящий. Проницательный взгляд, ничего не упускающий из виду, не сочетается с его молодым лицом.

– Мистер Джон Раш, – одними губами произносит Грейс, кивнув в сторону юноши.

Раш встает, и Уилл представляется:

– Меня зовут судья Персиваль. Я приехал сюда по поручению его светлости, чтобы выслушать ваши жалобы.

Когда Уилл подходит ближе, священник предлагает ему занять свое место. Лицо Персиваля покорно смягчается, когда Раш шепотом его приветствует.