Темные предки светлой детки

– Я понимала, что ты гаденыш, мамашин коврик для вытирания ног, – процедила бывшая невеста, – но из-за Танечки пришлось к тебе, недоноску, обращаться. Девочка родилась через восемь месяцев после того, как ваша гнилая семья признала меня недостойной невесткой. Удочери малышку. Денег от тебя мне не надо, требуется лишь отчество и запись в метрике, кто отец.

Разговор затянулся, девушка наседала на растерянного Борю. Тот, как всегда, попытался спрятать голову в песок, сказал:

– Успокойся, новость неожиданная. Дай мне неделю на размышление.

– Хорошо, – согласилась бывшая партнерша, – знаю, что ты помчишься за советом к своей мамаше. Передай ей: если в течение этого месяца ты не признаешь ребенка…

– Да зачем тебе я, если ты на алименты подавать не собираешься? – перебил ее Боря.

– У девочки в метрике прочерк, – вздохнула мать, – она незаконнорожденная получается. Трудности уже начались. В детской поликлинике медсестра на весь коридор заорала: «Маратова, это вы имени отца своей дочери не знаете? Ступайте к заведующей, она тем, кто не знает, от кого родила, дает талоны на бесплатное обслуживание на молочной кухне».

– И что дурного в ее словах? – не понял Борис. – Наоборот, хорошо, тебе жрачка бесплатная достанется.

Собеседница покраснела.

– Баба, которая рядом со мной сидела, схватила своего противного, сопливого мальчишку и унеслась со словами: «Пошли пересядем, тут шлюха с девчонкой, еще заразишься». Не хочу, чтобы к Танюше плохо относились в детском саду и в школе. Ей отец нужен. Скажи мамаше: пусть подавится своими деньгами, мне они не нужны. Просто признай девочку. Если в течение месяца не выполнишь мою просьбу, тогда я буду действовать иначе, добьюсь, что твое имя появится в метрике, и подам на алименты. Выбирай, как поступишь.

Кирилл прервал рассказ.

– Налейте мне еще кофейку.

Глава тридцать восьмая

Я опять поставила перед ним полную чашку.

– Вы так подробно передали беседу, словно сами при ней присутствовали.

Кирилл взял очередную булочку.

– Мать стала у Бори допытываться, почему тот смурной ходит, и он ей все вывалил. У! Что началось! Райка взбесилась, велела Борису ехать вместе с ней к девке, орала:

– Идиот! Только запишешь … на себя и до восемнадцати лет платить ей будешь! Да я давно знаю, что она беременная ходила!

– Откуда? – удивился Боря. – Чего мне не сказала?

– Оттуда, – завизжала Раиса, – ты кретин, незачем такому знать, что девка брюхатая.

Мать вытолкала старшего сына за дверь, громко вопя:

– Ну, сейчас ей мало не покажется.

Когда они ушли, сестра, наверное, через полчаса стала одеваться, я у нее спросил:

– Ты куда?

Она ответила:

– Тревожно очень! Предчувствие нехорошее, надо было с ними отправиться. Поеду к этой шалаве.

Ну и я с ней увязался. Да нам с дорогой не повезло. Маршрутку долго ждали, потом Алена упала, ударилась, пришлось на скамейке посидеть, до дома добрались, подъезд перепутали. В конце концов приперлись, поднялись на самый верх, мать и Борю не встретили. Алена позвонила, потом дернула дверь, та открылась. Мы вошли в квартиру. Тишина. Нехорошая такая, вязкая. Сестра прямо посинела, велела мне:

– Иди в кухню, осмотрись там, а я по комнатам пробегусь.

Кирилл с шумом выдохнул и продолжил:

– Не успел я по коридору пройти, как сестра меня догнала, за плечо схватила.

– Тс. Кирюха, скорей!

И тянет меня, я с ней отправился. Мы зашли в комнату, а там на диване мертвая девушка. В кровати ребенок стоит, маленький, молчит.

Алена зашептала:

– Кирюха, похоже, ее ножом в шею ткнули. Видишь?

Я вообще ничего сказать не мог. Хорошо, что не блеванул. Сестра не испугалась, деловито так говорит:

– Давай тело спрячем. Не хочу, чтобы маму в тюрьму посадили. Это она постаралась, Борька так не сделает. Трус он. Маманина работа, она у нас биолог, анатомию в старших классах преподавала. Видишь, как аккуратно вена на шее вскрыта?

Потом она шкаф открыла и обрадовалась:

– О-о-о! Места внизу много.

Я ногами в пол врос, а сестра назад к дивану, на лицо трупа внимательно посмотрела.

– Это не Борькина бывшая баба. Похожа на нее, но не она. Ясно, что случилось. Девчонка спала мордой к стене, а Райка ей по шее ножом чикнула, ошиблась, кого-то другого зарезала. Постой тут, поищу простыню, чтобы завернуть тело. Нет, лучше возьму в ванной занавеску для душа, тогда не изгваздаемся.

Я просто удивился: она так спокойно говорила, словно каждый день мертвецов убирает. Сестра ушла, а я стою у дивна, мне страшно, аж жуть!

Вдруг голос из коридора:

– Лина, Танюшка до сих пор спит? Я же просила тебя ее через два часа разбудить.

И шаги. Я с перепугу бросился под диван, не помню, как туда пролез. Смотрю в щель между полом и диваном, вижу ступни женские и слышу шепот:

– Ангелина, очнись! Мамочки! Боже! Танюша!

Ноги стали туда-сюда бегать, потом исчезли. Стук, шорох, я лежу, боюсь дышать. Хоть был и не совсем взрослый, а сообразил: если меня здесь обнаружат, признают убийцей. Сколько под диваном времени провел, понятия не имею, мне показалось – целый год. Потом снова та же баба заговорила:

– Позовите Петра Робертовича. Скажите: Сталина на проводе.