Темные пророчества (сборник)

Что еще можно рассказать о короле Эрвиле? Что тем же вечером епископ обвенчал их с Лоаной? Что он стал добрым и справедливым монархом, что правил мудро и твердо, что снизил налоги и выиграл две войны? Что прославился строительством хороших дорог и странноприимных домов? Что стал отцом прелестной принцессы, которая, как говорили, превзошла красотой даже свою мать, Лоану Прекрасную?

А зачарованный меч он никогда больше не обнажал. Эрвиль велел расплавить клинок, смешать с еще тридцатью пудами железа и отлить себе трон. «Так-то, – сказал он, – под моей задницей и заклятие будет упрятано надежнее всего…» А его супруга не преминула сделать королю замечание, что, мол, не пристало выражаться столь грубо монарху и отцу. Ибо во дворце иная этика и вежливость, нежели в трактире… А затем обняла и нежно поцеловала своего ненаглядного сквернослова и бродягу. Бывшего бродягу.

А когда пришел срок искать жениха для прелестной юной Эрвилины, славный король Эрвиль Первый устроил грандиозный турнир, затмивший своей пышностью все празднества последних лет. И надо ж было случиться такой незадаче, что победителем вышел не принц или знатный барон, а никому не ведомый рыцарь, один из тех бродяг, которых немало шатается по дорогам Империи… Худородный выскочка, отмеченный лишь двумя достоинствами – во-первых, тем, что ловко владел оружием, а во-вторых, тем, что сразу приглянулся принцессе, уже не сводившей глаз со своего доблестного героя…

Когда нежеланный жених предстал перед Эрвилем, тот заговорил с ним грозно и хмуро:

– Знаешь ли ты, бродяга, что такое престол королевства? Знаешь ли ты, сколько крови – и какой благородной крови – довелось мне пролить, чтобы занять его?! Ведомо ли тебе, что такое королевский трон?!! И уж не думаешь ли ты, ничтожество, что имеешь право наследовать мне?!!! Занять мой трон?!!!!!!

– Мне не нужен твой трон, король, – так ответил гордый пришелец, – я сражался за свою любовь!

– Ах, не нужен мой трон?! Мой трон!!!

Король орал, наливаясь кровью, тогда как его дочь бледнела и прижимала тонкие ладони к щекам, и тянулась к мечу рука юного победителя турнира…

Иногда проклятие действует отнюдь не прямым путем – это хорошо известно всем посвященным…

Эпилог

…Говорят, последними словами, что произнес Эрвиль, пронзенный мечом бродяги, были: «Мой трон… Мой трон…»

Конь рыжий

Звук серебряных труб плыл над миром. Взлетал к небесам, затянутым сплошной пеленой седых облаков, растекался над лесами и океанами, бродил в ущельях, многократно отражаясь от скал и снова взлетая к небесам… Трубы взывали, стонали, ревели. Исполнилось давнее пророчество, слова безумного проповедника обернулись явью – серебряные трубы возвещали приход неминуемого. Люди замирали, заслышав звук, и боялись поверить собственным догадкам. Вслушивались дровосеки, размахнувшись топором, вслушивались едоки, не донеся ложку до рта, охотники забывали спустить натянутую тетиву, маляр не замечал, как течет краска с замершей кисти. Вслушивался осужденный на эшафоте, приподняв голову от шершавой поверхности плахи – и палач с занесенной секирой. Вслушивался воришка, стоящий на коленях перед судьей – и судья, так и не успевший произнести приговор. Вслушивался карманник, нащупавший чужой кошель, и вслушивался купец, не замечающий руку ловкача на своем поясе. Вслушивалась кормилица над колыбелью – и дитя вдруг переставало орать, выпрашивая молока…

Кредиторы поспешно высчитывали, сколько они пожертвуют храмам, едва удастся получить долги, несостоятельные должники прикидывали, что если серебряные трубы впрямь предвещают конец света, расплачиваться по счетам не придется…

Болтуны бросались рассказывать только что придуманные истории о знамениях и предвестиях: о солнце, севшем вчера в кровавую тучу, о злобном оскале, который можно было разглядеть на лунном диске, о двухголовых телятах и говорящих петухах, об оживших горгульях и зловещих кометах. Еще говорили об ангелах с серебряными трубами и о бесах, дующих в угольно-черные рога… Россказням верили те, кто хотел верить, и не верили – те, кто не хотел…

А звонкий трубный глас гудел и пел в низких серых небесах, кто находил его прекрасным, кто – ужасался. Звук не починялся канонам красоты, он был слишком далеко от людских представлений о прекрасном и отвратительном. Он – был. Он, несомненно, был. Звук казался куда более вещественным и осязаемым, нежели бренный мир, слыша этот гул скорее следовало усомниться в собственном существовании, нежели в пении серебряных труб.

Под гулкие звуки младенцы заходились плачем в колыбелях, старухи втягивали головы в плечи, воины крепче сжимали оружие, сумасшедшие пророчествовали, а кладбищенские смотрители с ужасом глядели, как шевелится земля на могилах…

* * *