Темные вершины

– Операция «Гарун аль-Рашид», – сказал он спокойно. – Базилевс выходит в город неузнанным, чтобы окунуться в жизнь народа…

Но полковник по-прежнему стоял на дороге.

– Потентат, – сказал он (именно так и назвал – не «августейшим», не любым другим титулом, а просто «потентат»), – я должен быть уверен, что вы выходите по собственной воле, что вас не принуждают и не похищают.

Базилевс медленно сдвинул на него свои глаза, словно каменные сейчас, секунду смотрел, не отрываясь, – сила от мертвеца еще жила в нем, и полковник не выдержал, опустил взгляд.

– Кто может меня принудить? – спросил базилевс. И, не дождавшись ответа, ответил сам: – Никто.

Хранитель, пользуясь моментом, отодвинул подчиненного, пропустил Буша вперед, сам пошел следом, чувствуя спиной пристальный, прицеливающийся взгляд полковника, а бедром – свой холодный пистолет с полным магазином патронов.

Он вышли на площадь – Буш почувствовал, как полыхнула в нем сила. Почувствовал это и Коршун: здесь, у Восточных ворот, видимо, было особенное место, не зря неподалеку высилась пирамида кадавра. Секунду они стояли и смотрели вниз, туда, где простиралась площадь, где простирался весь мир… Потом спохватились, не говоря ни слова быстрым шагом пошли прочь – мимо почетного караула, мимо праздных туристов, жующих мясные пирожки пополам с мороженым, когда-то вкусным, славным на весь мир, ныне же почти несъедобным, на сплошном пальмовом масле, на чистой ерунде.

Площадь, сверху бесконечная, прервалась на удивление быстро. Они вошли в переулки, завернули в один, второй, третий. Последний переулок был короткий, гулкий, пустынный, ни единого человека не было тут в этот ранний час. Только здесь они почувствовали себя в сравнительной безопасности.

И тут, наконец, Буш спохватился.

– А как же твоя мать? Они ведь ее теперь… Они тебя…

Он растерянно умолк, он-то знал, чего можно ждать от триумвиров. Но Коршун только улыбнулся.

– Не беспокойтесь, базилевс. Я спрятал ее, спрятал надежно.

– Хорошо, – кивнул Буш, думая уже о чем-то своем. – Хорошо. Тогда идем, нас будут искать. Для начала надо где-то спрятаться.

Он двинулся вперед, прошел несколько шагов, услышал, что позади никого, обернулся – Хранитель все стоял на том же месте.

– Что такое? – удивился Буш. – Идем, времени мало. Они, наверное, уже тревогу объявили.

Но Коршун только головой покачал.

– Прощаться надо, Максим Максимович, – сказал он невесело.

– Прощаться? – занервничал Буш. – Почему прощаться? Я думал, ты со мной.

Буш развел руками.

– Нельзя.

– Почему нельзя, что случилось?

– Они все предусмотрели, триумвиры. Перед тем как повесить на меня погоны, в меня вшили радиочип.

– Радиочип?

– Куда бы я ни пошел, отследят по сигналу. Так что от меня лучше держаться подальше. Придется вам самому.

– О господи. – Буш растерялся, не знал, что сказать, вернулся, подошел к Коршуну, положил руку на плечо. – Какая глупость, какая ерунда… Если бы я знал!

– Вы много чего не знаете, базилевс, – улыбнулся Коршун. – Может, оно и к лучшему.

– Саша, перестань… Хватит звать меня базилевсом. Ведь мы друзья и… И я не базилевс никакой, ты же знаешь.

– Знаю.

Коршун вытянулся, щелкнул каблуками, как положено по артикулу дворцовой службы хранителей.

– Прощай, Максим Максимыч. Даст бог, еще увидимся. А Бог не даст – так пусть хоть дьявол…

На глазах его стояли слезы. Буш не выдержал, притянул его к себе, обнял, держал, не отпускал.

– Пора… – прошептал Коршун. – Пора. Времени совсем нет.

Буш развернулся, пошел прочь. Он шел, не оглядываясь, как будто жена Лота, чтобы не остолбенеть, не превратиться в соль, в камень. Он шел и потому не увидел, как Коршун вытаскивает пистолет.

Коршун врал. Он не прятал маму. Да и зачем ему ее прятать, если он стал одним из самых могущественных людей в стране. Но так было всего полчаса назад. Теперь все изменилось. И времени подстелить соломку не было совсем, это он знал наверняка… А еще он знал, что триумвиры ему не простят. Нет, его не поймают, тут он тоже соврал: не было никакого чипа в руке, а если бы и был, вырезать его морским кортиком – дело двух минут. Но мать, мать… Они отыграются на матери. Значит, надо было выбирать – между ней и Бушем. Надо было выбирать, и быстро, прямо сейчас.

И он выбрал.

Коршун поднял пистолет. Помедлил секунду и поднес к виску – так, чтобы наверняка, чтобы не промахнуться. Подождал, пока Буш завернет за угол, и нажал спусковой крючок. С шумом взлетели вспугнутые сизари, а вместе с ними взлетела ввысь душа Коршуна – белая, чистая, не омраченная ни предательством, ни изменой.

Он упал на холодный, жесткий асфальт и уже не слышал, как где-то неподалеку взвыла полицейская сирена. Но услышал Буш. Услышал и понял, что Коршун был прав и их уже ищут…