Темные вершины

Но, несмотря на диковинного наставника, на все истории и страшилки, Буш все-таки поступил в медицинский. И специализацию себе выбрал хирургическую. Ведь он, Буш, был совсем не то, что старый алконавт дядя Коля, уж в его-то руках скальпель не дрогнет и неповинный орган не посечет. Вышло, конечно, не так, как он думал, да и вообще жизнь перевернулась с ног на голову, но одно оставалось неизменным – взаимная его приязнь со старым хирургом, которую нельзя было преодолеть, сколько ни выпей.

Вот именно поэтому, как к последнему приюту, направлялся сейчас Буш к дому дяди Коли, даже не предупредив о визите, – а впрочем, так оно и спокойнее.

Глава 18 Рыцари

Если бы кто сейчас подошел к стандартному шестнадцатиэтажному дому по улице Усиевича, поднялся бы на шестой этаж – лифтом или, если лифт сломан, то можно и пешком, пыхтя и кляня скуповатый ЖЭК, экономящий на ремонте, – и приложил ухо к коричневой дерматиновой двери с номером 34, то ничего бы он не услышал. Но если бы, ничего не услышав, не отошел бы сразу, а продолжал смиренно ожидать у моря погоды, рано или поздно терпение его было бы вознаграждено. До него донеслась бы тихая, завораживающая сердце песня, которую печально выводил чистый девичий голос…

«Жили у бабуси
Два веселых гуся,
Один черный, другой вздорный,
Два безвидных гуся.

Стали тянуть карму

У кого кошмарней?
Один томный, другой стремный,
Оба лучезарны.

Мыли лабутены

На краю вселенной,
Один пьяный, другой странный,
Два гуся нетленных.

Оба гуся спьяну

Отошли в нирвану,
Гуси были, гуси сплыли —
Спят в паринирване.

Ой, гуси пропали,

Гусей закопали!
Разноси к чертям планету,
Жги, бабуся Кали…»

Пение за дверью прервалось, стали слышны человеческие голоса.

– Что за песня такая?

– Старинная, колыбельная. Ее еще мне бабушка моя пела.

– Это бабушку твою, что ли, Кали зовут?

– Напрасно смеешься. У меня такая бабуля была – она, случись чего, самому кадавру горло могла перегрызть. Жалко, умерла старушка, а так бы сносу ей не было. Теперь таких не делают, теперь таких рожать надо…

Удивительный этот разговор происходил между двумя рыцарями Ордена – слесарем Василием и гимнасткой Настей, той самой, которая, по верному предположению Чубакки Рыжего, подбросила ему в сейф записку, переполошившую не только хранителей, но и самих триумвиров. Еще больше следовало бы напугаться базилевсу, потому что записка эта, при всей ее краткости, имела к нему самое прямое отношение. Но базилевсу никто ничего не сказал, и светоносный, как все думали, по-прежнему коротал время в сомнительной компании варана комодского, обыкновенного.

Тут, конечно, многие удивятся – как так вышло, что рыцарем тайного ордена сделалась женщина? На дворе, однако, стоял XXI век, много воды утекло со времен первых тамплиеров и розенкрейцеров, а женщины были эмансипированы раз и навсегда. Теперь они могли тайно, а равно и явно изъявлять свою волю на выборах и становиться не только леди, но даже и рыцарями.

Хотя, если начистоту, Настя была не совсем рыцарем, а всего только сквайром-оруженосцем. Причиной этому стали не половая дискриминация, как можно подумать, а лишь небольшой срок ее пребывания в Ордене. Теперь же, после удачно проведенной операции, Настю просто обязаны были посвятить в рыцари. Так, во всяком случае, считал слесарь Василий.

– Ты, Настасья, считай себя уже рыцарем, – говорил он солидно, перебирая свои слесарные причиндалы, которыми можно было починить не только водопровод, но и любую коммуникацию на свете. – Получишь светлый плащ, кинжал, начнешь бороться с мировым злом – все у тебя будет как у людей.

Такой взгляд на вещи, наверное, многих бы удивил, но Настя отнеслась к словам старого слесаря весьма серьезно. Пока Василий ковырял гаечными ключами дырку в раковине, она, разгладив мятую бумажку, вслух заучивала по ней клятву рыцаря.

– Я, имярек, рыцарь Ордена, клянусь моему господину и повелителю, и преемнику Князя Света, и всем его наследникам в вечной верности и послушании. Клянусь, что не только словом и делом, но и всеми силами души и разума моего буду служить высокой цели Ордена… Обещаю повиноваться Великому магистру Ордена и быть послушным, как того велят уставы, даже если и потребуют от меня отдать мою собственную жизнь…

Голос ее от волнения сорвался, она остановилась и посмотрела на Василия. Глаза у Насти, заметил тот, были тускло-голубые и будто слегка повытертые, как наше северное небо. Может, от природы так было, а может, это самое небо отражалось в них столько лет, что уже и глаза стали его частью.