Темные воды Майна

Пятидесятилетняя Магда Пфеффер, тяжело дыша, неторопливо поднялась по лестнице многоквартирного дома, расположенного в восточном Берлине на Карл-Либкнехт-штрассе. Отперев дверь и протиснувшись в небольшую кухоньку, она начала выкладывать на стол принесенные из магазина покупки. Рассматривая этикетки на упаковках и сверяя указанные там цифры с напечатанными на чеке из магазина, Магда Пфеффер не переставала вздыхать, что само по себе не было чем-то необычным. Даже если Магда обнаруживала, что цены остались теми же, какими они были месяц или даже год назад, она не могла сдержать возглас: «Боже! Как же все дорого! Если так будет продолжаться, то…» Она не успела произнести, что тогда будет, потому что вдруг вспомнила, что, когда она, отперев дверь, вошла в прихожую, навстречу ей, как обычно, не выбежала шестилетняя Эрика. Более того, девочка никак не напомнила о своем присутствии каким-нибудь диким воплем или другим неожиданным способом из множества имеющихся в ее арсенале.

Магда обеспокоенно прошлась по квартире, заглядывая в места, где обычно пряталась от нее Эрика. Затем, подумав, что «звереныш» никуда не денется и скоро даст о себе знать, она вернулась в кухню и принялась варить себе кофе, от чего Магда Пфеффер не могла отказаться, несмотря на дороговизну. «Кофепитие» было для нее торжественным ритуалом. Она поставила на поднос блюдце, водрузила сверху дымящуюся чашку кофе, затем вокруг чашки как центра появились небольшая тарелочка с бисквитом, сахарница, сливки и ложечка с вилочкой. Все это с достоинством было отнесено Магдой в гостиную, которая была второй комнатой в небольшой квартирке работницы одного из народных предприятий ГДР Магды Пфеффер.

Она села на стул, взяла чашку и, намереваясь сделать первый, самый желанный глоток, слегка пошевелила ягодицами, устраиваясь поудобнее. Неожиданный, словно укус комара, укол в мягкую ткань заставил Магду вскрикнуть, и она, едва успев поставить чашку на поднос, вскочила со стула.

На сиденье стула Магда обнаружила обыкновенную канцелярскую кнопку, а через секунду с воплем радости из неизвестного укрытия выскочила та, которая подложила под Магду эту кнопку. Магда сделалась пунцовой, не в силах сдержать гнев и огорчение по поводу прерванного наслаждения, она закричала:

– Эрика, негодная девчонка! Какая же ты все-таки злая… Вот я сейчас тебя накажу!

Магда изловчилась и схватила девочку за ухо, но та изо всех сил заколотила мать по животу и, когда хватка ослабла, освободила пойманное ухо, укусила Магду за руку и убежала в одно из своих укрытий.

Эрика была приемной дочерью Магды. Удочерила она ее четыре года назад и все четыре года сожалела о содеянном. Ребенок рос злобным и агрессивным, и Магда ничего не могла с этим поделать. Своих детей Магда никогда не имела, в воспитании смыслила мало и очень переживала, что ей не удается найти к девочке подход.

Соседи, на которых часто приходилось оставлять ребенка, чтобы зарабатывать на жизнь на посменном народном предприятии, говорили:

– Фрау Пфеффер, и зачем вам это было надо? Родственников у вас нет, да и вы уже не молодая… Как вы сможете поставить девчонку на ноги?

Магда вздыхала, но упрямо продолжала с божьей помощью, помощью соседей и детского сада ставить «звереныша» (так она называла Эрику) на ноги.

После инцидента с кнопкой, когда все более или менее улеглось, Магда, продолжая исполнять материнский и воспитательный долг, повела Эрику во двор. В таких случаях особо упрашивать девочку не приходилось, ибо Эрика обожала детскую площадку и общение с соседскими детьми, которое отличалось неуемным желанием Эрики верховодить. Уже через пять минут после начала общения пятилетняя Хельга, дочь врача из соседнего подъезда, вся в слезах бежала к фрау Пфеффер, чтобы пожаловаться на Эрику, которая, оказывается, незаслуженно определила для Хельги не ту роль в какой-то общей детской игре.

Магда пыталась заключить перемирие, раздавая детворе бесполезные советы, а в это время Эрика зло поглядывала то на мать, то на заплаканную Хельгу. Взгляд ее говорил только об одном: будет все равно так, как она захочет. Пусть только Магда закончит с нравоучениями и, на ходу отдуваясь, вернется к зеленой скамейке, где она, как наседка, восседала в продолжение всего общения дочери со сверстниками.