Темные воды Тибра

Югурта радовался тихо, осторожно, не до конца все-таки веря в возможность столь полной победы над своим великим противником. Он прекрасно понимал, что Марий не мальчик и только невероятное, божественное стечение обстоятельств могло дать в руки противников римлян ключи к столь ослепительной победе. Югурта не ложился спать, непрерывно проверяя посты, все время придумывал за римского консула способы, при помощи которых можно спастись из двойной ловушки. Каждый раз он облегченно вздыхал, когда удавалось найти ответный ход на, может, и не существующий замысел квиритского полководца. Смакование деталей подобных вымышленных партий и составляло основную часть внутренней жизни нумидийца.

Лучше чем кто-либо другой, он понимал, что второго такого случая – пленения консула вместе с армией – судьба не предоставит.

Такая победа могла бы дать передышку в войне минимум на год. Раньше римлянам не собрать новую сильную армию. За это время от них отпадут все африканские города, за это время можно будет снестись с вечно недовольными своим положением понтийцами и даже с северными варварами и поднять их на совместную войну с гигантским средиземноморским пауком. Само собой разумеется, все силы Нумидии теперь беспрекословно встанут под его руку, с помощью нескольких несложных ходов можно будет сделать так, что и Мавританское царство захочет в качестве своего водителя видеть его, прославленного Югурту, а не кого-то из ничтожных отпрысков самодовольного Бокха.

О том, что его тесть не доживет до окончания победоносной кампании, Югурта даже и не размышлял. Это разумелось само собой, это вытекало из природы вещей.

Итак, сколь бы различно ни переживали свой общий успех два степных властителя, оба они впали в опасное состояние самоуверенности. Бокх – полностью, Югурта – в значительной степени.

Марий собрал своих офицеров, разговор их состоялся на фоне непрерывного бухания барабанов в лагере африканских варваров и протяжных, неприятных для слуха европейца песен.

– Может быть, нам ударить ночью, сомкнутым строем; пока они проснутся, пока продерут пьяные глаза…

Марий отрицательно покачал головой.

– Я весь день сегодня наблюдал за ними. Мы можем ударить только в северном и северо-восточном направлениях, а там они, уверен, по приказанию Югурты, рыли какие-то рвы. Пусть они и не так глубоки, но ночью станут непроходимыми.

– Да они и рыли их только затем, чтобы спокойно спать ночью. Они уже перепились, что будет к четвертой страже? – настаивал Скавр.

Марий снова не согласился:

– Думаю, Югурта и это предусмотрел. Да, те, что сейчас пьянствуют, скоро заснут мертвецким сном, зато те, кому предстоит стоять в карауле ночью, сейчас спят. А людей у них очень много.

Руф мрачно усмехнулся.

– Так что выхода у нас нет никакого, раз этот поразительный Югурта все предусмотрел?

– Пока я достойного выхода не вижу, кроме того, что позволит нам, умирая, нанести противнику максимальный урон.

– Сколько бы мы ни истребили этих животных, бездонная Африка восполнит эти потери.

– Ты прав, Скавр, в случае победы они не обратят внимания на свои потери, любые раны покажутся им нестрашными. Их надобно убедить, пусть даже не уничтожив большого количества этих дикарей.

И Руф, и Скавр опустили головы, чтобы консул не прочитал на их лицах нелестные мысли в свой адрес.

– Надо поссорить Югурту с Бокхом, – сказал центурион Секст Вариций.

– Иди, ссорь, – язвительно сказал Скавр и приподнял полог палатки.

Приведенные Суллой турмы начали перестраиваться в атакующий порядок, не снижая походной скорости. Операция была произведена с той ласкающей взор точностью, с которой работает хорошо отлаженная машина. Удар римской кавалерии был похож на мощный выброс катапульты.

Марий, сам об этом не догадываясь, подыграл своему спасителю, поэтому результат внезапного удара был удвоен. На рассвете, когда стали иссякать силы внимания даже у выспавшихся накануне дозорных, римляне ударили по мавританскому стану. Под покровом ночи они перевели всех своих воинов в один лагерь, северный, оставив на южной вершине для маскировки только лагерный частокол да несколько насаженных на колья пехотных шлемов.

Мавританцы были захвачены врасплох, несмотря на то, что, казалось бы, в любую минуту были готовы к бою. Вырытый ими ров был мгновенно форсирован и завален трупами сонных и полупьяных вояк. Но это отнюдь не вселило страх или панику в сердца остальных. Мавританцы до такой степени сжились с мыслью о своей победе, что их не надо было гнать навстречу опасности, они сами рвались сразиться с впавшим в безумие врагом.

Великолепно выстроенные колонны атакующих римских манипулов растворились в кишащей массе варварской пехоты, мечи и копья вязли в поражаемых телах, натиск ослабевал, и это служило защищавшимся подтверждением их непобедимости.