Темные зеркала. Том второй (СИ)

– Нет-нет, спасибо, – торопливо отказался Макс. Ему совсем не улыбалось пить еще и заваренную сажу. – Этого вполне достаточно.

Наступила пауза, во время которой Макс лихорадочно соображал, что бы такое сказать, а Маргарита спокойно рассматривала его, сощурив левый глаз. Паузой воспользовался очкастый.

– Pater Noster, – вдруг заговорил он, словно продолжая с полуслова, на котором его прервали.

– Fiat voluntas tua, – резко оборвала его хозяйка дома, не повернув головы. – Пиши с этого места, и не приставай!

“Все ясно, – подумал Макс, – пытаются сделать из меня идиота и специально говорят на латыни”.

Эти двое еще немного попрепирались. Макс сидел молча, испытывая унижение оттого, что почти ничего не понимает. Какие-то папы римские, весь этот религиозный бред, да еще разговаривают так, словно ненавидят друг друга. Его ведь предупреждали, что она ведьма, и что ночами в ее доме происходят дикие оргии, и что она любого сживет со света. Макс пытался вспомнить все, что слышал об этом доме, и тут заметил, что, продолжает молоть языком, что-то малодоступное человеческому пониманию, Маргарита внимательно рассматривает его своими круглыми светло-коричневыми глазами. Он вздрогнул. Ему показалось, что этот холодный анализирующий взгляд говорит одно: я все знаю. – Что? – спросил Макс, почему-то шепотом. – Красивые руки...

Он не понял, о чем она говорит, и снова спросил:

– Что?

– Я никогда не видела таких красивых рук. Не бывает таких ладоней, таких длинных пальцев. Можно потрогать?

И она коснулась его руки каким-то своеобразным, одной ей присущим жестом. И это легкое движение заставило Макса вдруг сразу поверить во все те слухи, которые доходили до него. Она не просто касалась, она закрепляла его за собой, а мимолетное прикосновение было не обычным, пусть даже оригинальным жестом, а печатью под подписанным приговором.

И вдруг все пошло совсем по другому сценарию. Почему-то уже не хотелось начинать разговор, ради которого он пришел. В тот вечер Макс так ничего и не сказал.

– Почему, Марго, ты всегда знаешь все заранее, как тебе это удается? Мы столько лет знакомы, но я до сих пор не выведал всех твоих секретов. Я знаю, о чем ты думаешь. О том, что я – свинья неблагодарная. Что ты и так дала мне слишком много, а то, чего я не получил, так то сам не смог взять. Что ж делать, не могу же я позаимствовать твое сознание и твой взгляд на мир. Хотя, наверное, это было бы очень интересно. Как мне хочется прикоснуться к твоему сознанию. К чему, к чему... к сознанию. А, я выражаюсь высокопарно, зато ты – весьма сухо. Словно ты и не человек вовсе, а счетно-вычислительная машина. Вечный приход, расход, баланс. Твой папа, случайно, не бухгалтер? Ну. Шучу, шучу...

Я опять написал Валентину. Что, он ответит, как думаешь? Я уже весь Париж закидал письмами – может, не доходят? А может, он на что-то обижен? Наша последняя встреча, кажется, была не очень удачной. Но, что получилось, то... Никто не заставлял его тогда так кричать. Да, к тому же, эта жуткая оранжевая футболка. Как можно такое носить?

Я не прикидываюсь идиотом! И вообще, опусти подбородок, иначе никогда этот несчастный портрет не будет закончен.

Конечно, я написал ему и о тебе, и об этой работе – я пишу всегда обо всем. Нет, про нищего не пишу, могла бы и сама догадаться.

Меня пугает, что в последнее время Валентин стал мне как-то (надо сказать помягче) не так интересен, как раньше. Если бы я ежеминутно не видел тебя, то, скорее всего, забыл бы о нем вовсе. Тогда я смог бы вытеснить его из памяти, заменить кем-то другим.

Странно все это. Ты – у меня есть, а его нет.

Ты смеешься, ты опять смеешься. Ты можешь обвинить меня в идеализме, в наивности, не стесняйся – мы слишком хорошо знаем друг друга, чтобы врать. Возможно, я и есть такой – наивный мечтатель, неприспособленный к жизни, слабо разбирающийся в политике и социологии. Скучный глупый субъект. И на все твои замечания отвечаю избитой фразой “Я так вижу”, что сродни “Кушать подано”. Ты умнее, талантливее, но, все равно, тебя не печатают, и никто тебя не знает, так ни все ли равно какими словами сотрясать воздух – все уйдем в небытие.

Хотя помнится, что и твоих бессмертных произведениях была фраза, которую я запомнил. Хоть что-то хранится сейчас не только в твоей голове и ящиках твоего письменного стола. Знаешь, какая фраза? Ты даже и сама ее не вспомнишь. “Желтые огни фонарей смотрели тускло”. Пожимаешь плечиками? Ну-ну...

У нее снова толпился народ. На этот раз по комнатам слонялись небритые представители “андеграунда”. Шагу нельзя было сделать, чтобы не наступить на чью-нибудь гитару. А уж о том, чтобы поговорить наедине и речи быть не могло. Но Макс уже достаточно долго ждал. К тому же, судя по всему, Маргарита не знала о его с Валентином отношениях, либо была хорошей актрисой и не подавала виду, что что-то знает. Или же она сама участница заговора, счастливая соперница и ночами весело смеется вместе со своим любовником над его, Макса, мучениями. Многое нужно было прояснить, и поэтому Макс предложил выйти на улицу.