Тёмные Звёзды: Дары грома (СИ)

Солнце прошло по небосводу, белый полдень сменился пурпурным закатом, а согбенная громадная фигура в ниспадающей пятнисто-серой хламиде с капюшоном даже на волос не сместилась. Лишь тень её передвигалась, как стрелка солнечных часов, да веющий около гроба круговой ветер – вечный спутник Воителя, – колебал складки его одежд и заставлял лепестки ирисов, принесённых верными, кружить над гробом в бесконечном танце, подобно бабочкам.

Таким Воителя запечатлели углём и красным мелом на дощечках, и этот образ, совершенствуясь, через века стал каноническими фресками и скульптурами, называемыми «Плач по Радуге на Холме Прокажённых». Ибо она была погребена не в земле, но в известняковом ящике наземного кладбища. Бесплодный холм этот считался нечистым, лишь могильщики входили сюда. Ни храма, ни простого алтаря, ни жрецов, ни плакальщиц – так прокуратор позаботился, чтобы она осталась без почестей.

Но останки Девы сотворили чудо, своим присутствием благословив голые камни холма. После погребения Радуги здесь, где сроду ни травинки не было, появился мох, затем ростки, потом сиротливые могилы украсились вьюнками, и наконец, весь холм зазеленел. Это знамение воочию показало, какова святость посланницы Отца Небесного.

Её обвинили в разжигании вражды, в оскорблении величества, в отступничестве от государственных божеств, в исповедании запретной религии, а также в демонической магии. Хотя она не причинила зла ни одному живому существу, её бичевали, пытали, затем четвертовали, после чего части тела выставили у четырёх городских ворот, а голову – на мосту. Под страхом суровых кар не дозволялось оплакивать их или подолгу смотреть на них – воины бдительно следили, проявит ли кто-нибудь скорбь.

Наконец, когда её было позволено похоронить, прокуратор особым эдиктом воспретил поклоняться ей и селиться ближе двух миллиариев от Холма Прокажённых.

В провинциях подобные расправы были нередки – бунтовские секты и ереси плодились на окраинах Консулата как плевелы, успевай полоть!.. Сам пресыщенный Лаций, утопавший в роскоши и разврате, порождал безумства стократ худшие, но никто не смел осудить их, осенённых властительным знаком медного дракона. Сапог легионера подавлял любой протест, любой стон.

Но вот в удушливом, гнетущем зное равнин, истощённых налогами, поборами и реквизициями, грянул Гром.

У стен провинциальной столицы встал самозваный легат Эгимар, а за его спиной колыхалось тысячами копий, блестело тысячами шлемов, рокотало войско, воздвигались штурмовые башни, ладились стенобитные машины – и развевались прежде невиданные стяги с золотым глазом на косом кресте из молний. На горизонте за войском клубились, погромыхивали чёрно-свинцовые грозовые облака, и горожане в ужасе перешёптывались: «Ветер! Это Ветер!»

Но шёл или не шёл сейчас за этой армией загадочный и жуткий великан, прозванный Ветром, она сама по себе потрясала воображение мирных лациан и приводила в смятение боевой дух легионеров. Ибо не по приказу, не ради поживы, не для молодецкой удали двигалась с севера, ширясь и разрастаясь, эта живая лавина с наводящим панику кличем «Гррром! Гррром! Гррром!», но лишь во имя Бога Единого и свободы славить его.

В Лацийском Консулате уже позабыли, что вера выше денег, что идти в смертный бой можно за идею, а не за плату. Теперь пришли те, кто имел силу напомнить об этом.

– Что вам нужно? – проблеял со стены квестор, стараясь держаться достойно, покрасивее расправив складки тоги на груди.

– Выдайте мне живьём тех, кто донёс на Радугу, тех, кто схватил её, кто пытал, кто свидетельствовал против неё, кто приговорил и кто казнил. Тогда я пощажу город. У вас есть время, пока сыплется песок в часах.

Не успел песок перелиться из верхней колбы в нижнюю, как ворота открылись, и город сдался на милость полководца.

Названных Эгимаром – хотя не всех удалось поймать, – вытолкали на арену амфитеатра и бросили к их ногам мечи. Возвышавшиеся вокруг ступенями ряды сидений были полным-полны, как на празднестве. Все выходы с арены закрылись стенами сомкнутых щитов и направленных копий.

– Никто не хочет марать о вас честное железо, – сказал легат с возвышения, откуда прежде прокуратор наблюдал за кровавыми играми. – Казните друг друга сами. Трусы получат всё, что испытала Радуга. Последнему, кто останется – жизнь в награду. Начинайте. Лёгкой смерти!

Грязен, жалок и мерзок был бой доносчиков и лжесвидетелей с палачами и судебными крючками. Наконец, визг, вопли и проклятия стихли, остались валявшиеся там-сям трупы – и здоровенный палач, залитый кровью.

– Я буду жить! – вскинул он меч над головой. – Ты обещал!

– Будешь, – кивнул Эгимар и негромко велел приближённым: – Ослепить его и отсечь правую руку. Пусть живёт, как того заслужил. Больше никого в городе пальцем не тронуть. За всё платить полновесной монетой.

А Ветер-Воитель пешим, в стороне от войска, пришёл на Холм Прокажённых. Уванга указала ему гроб Девы.

Она не понимала тихих слов, с которыми он обращался к гробу.

– Зачем ты не вызвала нас?.. Зачем не применила ключ?..