Тёмные Звёзды: Дары грома (СИ)

– Нет, мундир – слишком скучно, – оглядел себя Церес. – Тапки без задников, спальный колпак, сабля с перевязью, орденская лента – и всё, пожалуй.

– Эрцгере… – У денщика отвисла челюсть; мичманы растерянно переглянулись.

– Да, и погребец с вином. Холодные закуски в судках. Обязательно фрукты, сигары. Доставить всё это на крепостной плац. Что ты уставился, любезный? я неясно выражаюсь?

– Но, эрцгере… регламент…

– Я – командующий округом, я определяю регламент. Моё командование должно запомниться. Господа, в честь будущего рапорта пьём по полной! Кто не осушит до дна, завтра экспрессом уезжает в Синюю столицу.

«Уехать сейчас», – мелькнуло у Прицела. Судя по глазам товарищей, они думали что-то похожее.

– И служанок, – с улыбкой задержал принц денщика. – Весь состав.

– Барышни ещё не прибрались после вчерашнего!..

– Пусть выходят на развод как есть. Непринуждённые, они милей.

«Дружище, – писал Прицел чуть позже приятелю из дворцовой кордегардии, – здесь в Курме подлинные чудеса. Мы словно участвуем в спектакле или служим при дворе безумного Корделя, полтора века назад. Вообрази себе – мы четверо, в парадной форме, а между нами ОН, в ночной сорочке и при сабле. У ног, в корзинах – бутылки с вином и водкой, целое море спиртного. Финиковое, коричное, миндальное, полынное – даров Лозы не счесть! Все мы пьяны с утра и продолжаем пить на плацу. Нам подносят девушки, одетые столь небрежно, словно только что в стогу валялись… Нами владеет дикое карнавальное веселье. Надо видеть лицо капитан-командора Барсета. Казалось, у него вот-вот усы задымятся от злости, но он держится, как ни в чём не бывало, только веко слева судорожно дёргается. Катер под парами ждёт нас – ехать на рыбалку. Будем бить острогами рыбу. ОН решил добывать еду к ужину на манер доисторических людей. Придётся скакать по прибрежным камням, в чём мать родила. От сумасшествия удерживает лишь обилие вина и общество прелестниц… Ты премного обяжешь меня, оказав одну услугу – передай письмецо ЕЙ, наедине, и пришли ответ на мой адрес».

Была на исходе вторая неделя раздора в державной семье. С тех пор, как принцесса Ингира надерзила батюшке насчёт его увлечений и финансовой политики, а также некстати – и каким тоном! – замолвила слово за брата, Дангеро с супругой держались подчёркнуто врозь.

Официально Ингире нездоровилось, поэтому она не покидала «дочерних» розовых покоев летнего дворца в Этерготе. О ссоре отца с дочерью было немедля доложено императрице Мариале – для таких докладов есть личный штат Её Величества из статс-дам, камер-девиц, гоф-дам и гоф-девиц, особ вездесущих, лёгких на ногу и имеющих массу полезных знакомств. Как жена, Мариала покорилась решению мужа, но как высочайшая в державе дама, объявила личным письмом, что не желает его видеть, пока дочь не выйдет на свободу. Пришлось обер-церемониймейстеру переписать порядок всех намеченных визитов и аудиенций так, чтобы пути венценосных супругов не пересекались. Ибо Дангеро не намеревался идти на попятную.

В бюллетенях министерства двора упрямая позиция Дангеро обозначалась туманной фразой: «Государь изволит пребывать в собственном дворце Меделиц, занятый неотложными военными и государственными делами».

Это была почти правда. Меделиц, служивший для малых приёмов и пития кофе в узком кругу, а также как музей рыцарских картин и подарков, воспрянул от сонной пустоты и ожил. Сюда носили телеграммы; курьеры спешили по аллеям с письменными распоряжениями государя; подъезжали фельдъегеря; канцлер и глава генштаба подкатывали в колясках на дутых шинах. Но чаще вокруг Меделица царили покой и тишина, порой нарушаемые шагами охраны и приглушённым щёлканьем ножниц садовника.