Тёмный

Кто-то из группы не выдержал, подошел и накинул на девушку попавшийся под руку плед: «Голая ж совсем, ну деваха…»

– А эту допрашивали уже? – спросил Арбузов, уткнувшись в свои бумаги и черкая что-то карандашом на полях.

Он прибыл через полчаса после звонка. Наспех накинутая куртка, трикотажная шапка набекрень и оголенная шея – свидетели утренней спешки. Арбузова не так часто дергают по вызовам. Если пришлось сорваться, значит, дело серьезное. А увиденная картина это подтвердила, только не порадовала. Ой как не порадовала.

– Да не говорит ничего, – пожимая плечами, ответил коренастый, – вообще ни на что не реагирует.

– Нда… Психушки нам еще не хватало.

Арбузов – старший следователь со стажем. Давно бы ушел на заслуженный отдых по выслуге, да все доработать хотел хотя бы лет до шестидесяти. У начальства на хорошем счету, раскрываемость приличная, авторитет среди коллег – и уходить-то жалко, вроде и причин весомых нет. Только вот полсотни скоро стукнет, работать все тяжелее и тяжелее. Запала былого не осталось.

– Орудие нашли?

– Нет нигде, – виновато протянул длинный.

Арбузов поморщился, потер широким указательным пальцем переносицу и в задумчивости произнес:

– Придется повозиться. Здрасьте, жопа, новый год!

– Тебя назначили-то? – безучастно спросил опер, словно уже и сам знал ответ.

– Да… – протянул Арбузов, – скорее всего.

Тяжело вздохнув, он подошел к застывшей в одной позе девушке.

– Эй, алле, – проголосил он, махая перед лицом несчастной руками, – ну приехали, вообще реакции ноль. И что с ней делать?

– Геннадич, соседей мы опросили, – стал отчитываться коренастый, – протокол подписали. Труп предположительно хозяина квартиры. Соседи вроде как признали, но надо бы родственников найти. При девице документы были – племянница жертвы.

– Вот ведь кренделя какие, – изумился следователь.

– Ночью соседи слышали крики, стоны. Думали, мол, потехи прикроватные, так сказать. А потом вопли истошные пошли, вот они и вызвали полицию.

– Понятно, – протянул Арбузов, потирая пальцем переносицу, – ну хорошо. И это, давай родственников, друзей найди, опроси. Потом ко мне.

– Понял.

Тем временем Красноярск просыпался. По дорогам-артериям хлынул поток разномастных автомобилей. В другом конце протяженной части города, что на левом берегу Енисея, примерно в часе езды на автобусе от «синих крыш», в гордо возвышающихся над остальным городским массивом стенах университета начался новый день.

Гришин Денис Александрович с детским волнением перешагнул порог учебного заведения. Полтора года работы следователем еще не стерли в памяти воспоминания о нервном мандраже перед очередной сессией. Знакомый воздух, в каких бы стенах его ни заключить; казалось, что в его родной alma mater – школе милиции, что здесь – все тот же запах учебы. Словно его специально вырабатывают. Наверно, студенты всего мира едины в своем предэкзаменационном страхе.

Он мог бы отправить оперативника, так и нужно было сделать, но Гришин решил сам опросить свидетелей – все-таки первое серьезное дело. До этого Гришину подкидывали всякую мелочовку. А совсем недавно он перевелся в Главное управление, и вот она, настоящая работа.

У кабинета заведующего кафедрой финансов начинающий следователь остановился. Телосложения он был крепкого, спортивного, ростом чуть выше среднего. Сосредоточенно выдохнув, Гришин поправил рукой и без того аккуратно лежащие в короткой стрижке светлые волосы. Внешностью молодой человек обладал приятной, от девушек отбоя не знал. Но светлые глаза, пухлые губы создавали образ томного блондина, с чем он никак не мог смириться. Да и выглядел моложе своих лет. Амбициозный по натуре Гришин всячески старался придать себе вид серьезный, отчего часто хмурил брови и носил двухдневную щетину. Вот и сейчас, перед закрытой дверью, настраивал себя на рабочий лад, изгонял не к месту проснувшегося студента в душе. И в дверь постучал уже двадцатипятилетний следователь.

– Степан Федорович? Добрый день! Гришин Денис Александрович, следственный комитет.

– Да-да, я понял, заходите, заходите, присаживайтесь, – услужливо залепетал завкафедрой.

Степан Федорович подставил гостю стул, вежливо улыбался и создавал вид степенный и сосредоточенный. Только беспокойные руки то и дело тянулись к вискам, приглаживали и без того зализанные и переливающиеся жирным блеском редкие волосы.

– У меня к вам несколько вопросов о Мартынове Олеге, – начал Гришин.

– Знаю-знаю, – перебил его Проскуров, глубоко вздохнул, и на лице его нарисовалось скорбящее выражение.

Гришина слегка передернуло. Завкафедрой он не знал, но почему-то физиономия его казалась пропитанной насквозь фальшью.

– Я сразу запротоколирую, если не возражаете. Он у вас числился на дневном?

– Да.

– И как у него с успеваемостью было?

– Да… знаете ли, все хорошо. На красный шел, да.

– С остальными учащимися ладил?

– Ладил, ладил! Его любили почти все! – отчеканил Проскуров.

– Вы так хорошо осведомлены о нем. У вас ведь много студентов? Вы обо всех так много знаете? – Гришин задал вопрос и начал что-то записывать на листке бумаги.