Германа словно обдало свинцовым душем, намертво пригвоздив к стулу. Он не мог пошевелиться. Марина, его Марина…
– Тоже труп? – едва слышно спросил он.
– Нет-нет. Живая. Ее определили в диспансер, с вами свяжутся. Кстати, когда вы ее видели последний раз?
– Да дня три-четыре назад. Понимаете, мы поссорились слегка, и она ушла…
Герман немного ожил. От души отлегло – его Марина жива!
– Поссорились? – задумчиво произнес опер. – Причина?
Смутившись, Герман пожал плечами, замялся и пробурчал еле слышно:
– Да так… мелочи.
Кравцов уставил на собеседника невыспавшиеся глаза и строго спросил:
– Мелочи? Из-за каких таких мелочей можно уйти на три-четыре дня?
Герман втянул голову в плечи. Он и вовсе бы свернулся в клубок, сложился, залез в свою импровизированную раковину и запечатался там – подальше от всего мира.
– Это личное, только наше с ней дело, – пробубнил он.
Не мог Герман вот так – совсем незнакомому, первому встречному – выложить то, что касается только их с Мариной. Словно от чужого грубого взора, праздного любопытства рассыплется, растрескается и разлетится по ветру так долго выстраиваемый для двоих хрустальный замок.
– Подождите, я ничего не понимаю, а кто тогда вызвал вас? И что вообще произошло? Отчего он умер? – словно опомнившись, выпалил Герман.
– Это мы и пытаемся выяснить, – спокойно ответил Кравцов. – Где вы были этой ночью, предположительно с двадцати четырех часов до трех ночи?
– Я? – растерянно переспросил Герман. – Дома. Работал.
– А кто может подтвердить?
– Никто, наверно. Я один был. – И, чуть, подумав, добавил: – Можно у консьержки спросить. Она всех знает.
– Это мы обязательно сделаем, – кивнул мужчина. – А какие отношения были у вашей жены с убитым?
– Да нормальные. Теплые. Он помогал нам часто.
– Как помогал?
– Да по мелочам и… вот в квартире разрешил пожить. Да что случилось-то? Что с Мариной? Она ранена?
Сердце бешено заколотилось. Герман судорожно пытался разгадать – что же произошло?
Гость молча смотрел на Германа и не торопился отвечать на посыпавшиеся вопросы.
– Ваша жена не ранена, она в больнице. Больше я ничего не знаю. Думаю, с вами скоро свяжутся.
После непродолжительной паузы Кравцов продолжил:
– Так из-за чего, говорите, ссора у вас произошла?
– Да потому что она… – Герман хотел было выпалить наболевшую обиду, но тут же осекся и замолчал.
– Ну-ну, продолжайте. Что она?
– Да какая разница? – Герман вдруг вспылил. – Какое это имеет отношение к случившемуся?
– Позвольте это нам решать. К тому же, если это не имеет никакого отношения, тем более нечего скрывать.
– Скрывать? – переспросил Герман.
Мужчина смотрел ему в глаза и ждал. А Герман подумал, что, должно быть, выглядит сейчас неимоверно странно, увиливая от вопросов. Не хотелось бы, чего доброго, чтобы еще его заподозрили бог весть в чем.
– Да ничего я не скрываю, – начал оправдываться Герман, – просто ссора и ссора. Кому она может быть интересна?
Но, ощутив на себе пристальный взгляд оперативника, он все-таки продолжил:
– Марина не сказала мне, что брала дни без содержания.
Мужчина покачал головой и что-то начеркал на бумаге.
– Когда брала?
– Да вот на днях.
– А вы как узнали?
– Совершенно случайно – зашел к ней на работу, мне и сказали.
– Угу, – хмыкнул мужчина и в задумчивости потер подбородок.
Последовавшая череда вопросов совсем сбила Германа с толку. Гость интересовался всем: и где Марина работала, и как они познакомились, и что сказала в тот вечер, и какими-то мелочами вплоть до того, правша она или левша.
– И у кого она жила эти дни? – наконец спросил оперативник.
– Не знаю, – пожал плечами Герман.
– Вы не пытались ее отыскать?
Герман чувствовал себя глупо, словно он не преподаватель серьезного учебного заведения, а неопытный мальчишка, которого сейчас будут отчитывать за какую-то шалость.
– Нет, – промямлил Герман.
– Ну а с Папандреудисом они насколько были близки?
– В каком смысле? – не понял Герман.
Полицейский испытующе посмотрел на Германа. В его взгляде читалось не то удивление чистой наивности допрашиваемого, не то тень недоверия.
– В прямом. Может, вы что-то замечали необычное в их отношениях?
– Необычное? Да нет… Они близки, конечно, были. Константин же дядя. Он, как отец, все время ей помогал, опекал ее.
– Опекал, говорите? – Мужчина задал этот вопрос будто для себя, как мысли вслух, не ожидая ответа. И тут же что-то написал на листке.
Герману стало неловко, неуютно от того, что пришлось выложить столь личное незнакомому человеку. Да и будто искусственно сведенные вместе в разговоре проблемы – вранье Марины и забота Константина – приобрели какой-то нехороший оттенок. Раньше в голове Германа эти вещи существовали как бы отдельно – злосчастные два дня без содержания сами по себе, Константин с его навязанной помощью – сам по себе. А теперь настойчивые расспросы оперативника заставили подумать об этих явлениях в жизни Германа под иным углом, столкнув их лбами.
А еще это ночное побоище…
– Вам надо явиться на опознание. Адрес я оставлю. И будут еще допросы. Надеюсь, вы окажете помощь следствию?