Темный альянс

Бонни остановилась. Ее разум отчаянно работал. Все это время они думали о жертвах Клауса, живущих в Европе, о вампирах. Но, судя по выговору, Клаус провел в Америке много времени. Он говорил совсем не так, как говорят иностранцы. И он выбрал для нападения день рождения Мередит…

Бонни встала, взяла телефон и набрала номер Мередит. Ей ответил сонный мужской голос.

— Мистер Сулез, это Бонни. Можно поговорить с Мередит?

— Бонни? Ты хоть знаешь, который час?

— Да. — Бонни стала торопливо соображать. — Я насчет… насчет завтрашнего экзамена. Извините, но мне очень нужно с ней поговорить.

Последовала долгая пауза, потом тяжелый вздох.

— Секундочку.

Бонни в нетерпении барабанила пальцами по столу. Наконец послышался щелчок — кто-то снял трубку параллельного телефона.

— Бонни? — послышался в трубке голос Мередит. — Что стряслось?

— Ничего. Точнее говоря… — Бонни мучительно понимала, что отец Мередит не повесил трубку параллельного телефона и, может быть, слушает их разговор. — Я по поводу немецкой истории, которую мы разбирали. Ну, ты помнишь. Тот вопрос к экзамену, который мы никак не могли подготовить. Помнишь, мы все искали, кто мог бы нам помочь? Кажется, я поняла, кто нам нужен.

— Серьезно? — Бонни слышала, как Мередит тщательно подбирает нужные слова. — Ну и… кто же это? Ему надо звонить по межгороду?

— Нет, — сказала Бонни, — не надо. Он живет ближе, Мередит. Намного ближе. Фигурально выражаясь, он прямо у тебя в доме, на семейном древе.

На том конца провода молчали так долго, что Бонни забеспокоилась, не прервалась ли связь.

— Мередит?

— Я думаю. Как по-твоему, это не может быть простым совпадением?

— Ничуточки. — У Бонни отлегло от сердца, и она улыбнулась, весело и азартно. — Абсолютно никаких совпадений. Тут скорее тот случай, когда история повторяется. Она ведь иногда повторяется буквально, все совпадает до мелочей. Если ты понимаешь, о чем я.

— Да, — сказала Мередит. По голосу было слышно, что она пытается справиться с потрясением. Ничего удивительного. — Знаешь, а может быть, ты и права. Но тут есть еще одна проблема — как уговорить… этого человека, чтобы он нам помог.

— Думаешь, могут возникнуть сложности?

— Не исключаю. У некоторых едет крыша… на почве выпускных экзаменов. Бывают такие люди, которые становятся совершенно сумасшедшими.

У Бонни екнуло сердце. Это ей не приходило в голову. Вдруг его состояние настолько плохо, что он не сможет им ничего рассказать?

— Ну, попытка не пытка, — сказала она, стараясь вложить в эти слова весь оптимизм, на который она была способна. — Давай попробуем завтра.

— Договорились. Я заеду за тобой в двенадцать. Спокойной ночи, Бонни.

— Спокойной ночи, Мередит, — сказала Бонни, а потом добавила: — И прости меня.

— Ничего страшного; может быть, все и к лучшему. Чтобы история перестала повторяться все время. Пока.

Бонни нажала на рычаг переносного аппарата и просидела несколько минут, держа палец на рычаге и глядя в стенку. Наконец она вернула трубку на место и подвинула к себе дневник. Она поставила точку в предыдущем предложении и написала новое.

Завтра мы едем к дедушке Мередит.

— Я идиот, — говорил Стефан на следующий день, сидя в машине Мередит. Они направлялись в Западную Виргинию, в институт, где лечили ее дедушку. Поездка обещала быть довольно долгой.

— Мы все идиоты. Кроме Бонни, — сказал Мэтт.

Несмотря на все свое волнение, Бонни почувствовала, как внутри разливается приятное тепло.

Но Мередит, не сводившая глаз с дороги, покачала головой:

— Стефан, ты никак не мог до этого додуматься, так что перестань себя грызть. Ты не знал, что Клаус напал на дом Кэролайн в тот же день, что и на моего дедушку. А мне или Мэтту и в голову не могло прийти, что Клаус долго жил в Америке, — мы ведь его ни разу не видели и не слышали, как он разговаривает. Мы считали, что искать надо в Европе. Серьезно, только Бонни могла связать все звенья воедино, потому что только у нее была вся необходимая информация.

Бонни прикусила язык. Мередит заметила это в зеркальце заднего вида, и ее бровь изогнулась.

— Просто не хочу, чтобы ты слишком много о себе воображала, — сказала она.

— Что ты! Скромность — одно из самых прелестных моих качеств, — отозвалась Бонни.

Мэтт фыркнул, а потом добавил:

— И все-таки я считаю, что ты потрясающе умная.

И ощущение тепла вернулось.

* * *

Институт был жутким местом. Бонни изо всех сил старалась не выказывать страха и отвращения, но понимала, что Мередит знает о ее чувствах. Она шла по коридорам впереди них, гордо выпрямив спину. Бонни, знакомая с ней уже много лет, отлично понимала, чтоскрывается за ее бравадой. Родители Мередит считали состояние дедушки настолько скверным, что никогда даже не упоминали о нем при посторонних. Его болезнь черной тенью легла на их семью.

И теперь Мередит в первый раз открывала семейный секрет чужим людям. Бонни испытала прилив любви и уважения к подруге. В этом была вся Мередит — в том, как она держалась: без суеты, с достоинством, так, чтобы никто не догадался, чего ей это стоит. И все-таки институт был ужасным местом.