Темный ангел

Еще в самые первые встречи, прохаживаясь вот так вдоль комнаты, Констанца вдруг поймала себя на мысли, что она ходит на поводке, конец которого Штерн крепко держит в руках. Констанцу это открытие невероятно разозлило, а теперь иногда и пугало. И сейчас, наперекор ему, наперекор его голосу, который будто подстегивал ее, Констанца решила помедлить. Она взглянула на маленькие часики, прикрепленные на груди ее черного траурного платья. Заметила вслух, что время позднее, а часы у нее отстают, так что ей пора возвращаться домой.

– Констанца, – сказал Штерн, пробиваясь сквозь стену ее притворства, – иди ко мне.

Он положил ей руку на плечо, посмотрел в глаза, и Констанца не в силах была больше скрывать охватившее ее возбуждение.

Когда он отпустил ее, Констанца вся дрожала. Ее нижняя губа распухла. Она была прокушена в отместку за промедление – Штерн требовал крови. Он достал платок, ослепительно белый и тщательно накрахмаленный, намотал его на палец и прижал к прокушенной губе.

Когда он отнял платок, они оба уставились на свежее ярко-красное пятнышко.

– Я истекаю кровью по вашей милости, – произнесла Констанца. Она подняла глаза на Штерна. Самообладание не подвело его и в этот раз.

– Не исключено, что и я из-за тебя буду истекать кровью, – он отвел взгляд, – случись такая возможность. Дай только время.

– Монтегю…

– Посмотри лучше сюда, я купил тебе подарок.

Не обращая внимания на выражение лица Констанцы и тон, каким было произнесено его имя, Штерн опустил руку в карман и вытащил что-то блестящее – Констанца не разглядела, что именно, – затем ловко защелкнул на ее запястье.

Это оказался браслет. Змейка из золота, украшенная рубинами. Она свернулась вокруг руки Констанцы на черной ткани платья – в один, два, три витка. Головка змеи с раздвоенным языком находилась у основания ладони, как раз у пульса. Штерн поднял ее руку, рассматривая свой подарок.

– Так выглядит лучше, прямо на коже, – отметил он.

Констанца отдернула руку:

– Я не смогу носить его! Ты же знаешь, что не смогу. Он слишком красивый. И слишком дорогой. Его все заметят, даже Гвен. Начнутся расспросы, откуда он взялся у меня.

– Ну и что? – Штерн пожал плечами. – Храни его здесь. Пока что будешь надевать, когда приходишь ко мне. А там…

– Так я что-то значу для тебя, оказывается? – Констанца отстранилась от него. Ее голос зазвенел. – Или нет? Вот ты, получается, значишь для меня кое-что. Не очень много, но больше, чем я ожидала, и больше, чем я могла себе позволить. Я обещала себе, что останусь свободной, как ветер, а теперь я не свободна. Я не говорю, что ты можешь разбить мое сердце – уверена, ни один мужчина не может, но ты способен сделать кое-что – и уже успел… – Она замолчала. Ее лицо стало замкнутым, а глаза – черными и злыми.

Штерн, уже привыкший к странным перепадам настроения Констанцы, тоже не произнес ни слова. Он выжидал, наблюдая за ней. Констанца просто вышла из себя. Она стала лихорадочно дергать застежку браслета; если бы могла сорвать его с руки, то, наверное, швырнула бы через всю комнату, но крошечный ювелирный замок оказался совершенно неприступным. Констанца закричала от гнева, что у нее не получалось справиться с замком.

Штерн спокойно взял ее руку и расстегнул защелку:

– Видишь, как это делается? Хочешь – носи его, а хочешь – нет, но это просто подарок. Не более того.

– Это совсем не просто подарок. Ты ничего не делаешь просто так.

– Извини, если он тебе не понравился. Я хотел сделать тебе приятное.

Штерн обернулся, положил браслет на стол. Потом зашагал по комнате, задумчиво переставляя попавшие под руку вещи. Констанца не сводила с него глаз, ее сердце учащенно билось. Она наговорила лишнего и теперь в душе сердито ругала себя: дура, дура, дура, надо научиться держать себя в руках, если хочешь совладать с ним. Она смотрела, как Штерн взял в руки вазу и принялся неторопливо изучать ее. Он по натуре собиратель, отметила она про себя, ему нравится приобретать красивые вещи. «Я никогда не буду его собственностью», – подумала она.

Но сама эта мысль – стать собственностью такого человека, принадлежать ему безраздельно – оставалась все такой же притягательной, как она ни боролась с ней. Его собственностью. У нее даже озноб прошел по телу. А Штерн, поставив на место вазу, снова взглянул на Констанцу. Он даже не пытался скрыть своей неприязни.

И эта неприязнь подстегнула угасшее было возбуждение. Она сама не понимала, как такое могло случиться. Просто почувствовала, как гнев Штерна, словно электрический заряд, прошел через ее тело. Она ответила ему столь же вызывающе, изобразив на своем детском личике нахальное и бесстыдное выражение.

– Ой, ой, ой, что за гримасы мы умеем делать! – Она надула губы и покачала головой. – Мы обиделись! Я такая грубая, такая злая, оскорбила вас в лучших чувствах! Но только у тебя нет никаких чувств, так что и оскорблять нечего. Но я не нарочно, Монтегю, поверь. Я заслужила наказание. Можешь меня наказывать.

– У меня нет желания наказывать тебя, – холодно ответил он.