Я вскочила, подбежала к окну и выглянула в сад. Начинался дождь. Я открыла окно и вытянула руки, чувствуя влагу на лице и ладонях. Дождь был теплым, запах мокрой листвы вызывал острую ностальгию, напоминая о ночи на кладбище. Паника постепенно отступала. Оставив окно распахнутым, я вернулась на диван и попыталась рассуждать логически, но чем больше я старалась упорядочить мысли, тем глубже погружалась в полуреальность прошлой ночи; все словно было подернуто наркотическим обманом. Возможно, Генри прав. Возможно, я схожу с ума. Если б только повидаться с Мозом…
Нет! Еще не время. Сначала я должна убедить Генри, что чувствую себя хорошо и могу выходить одна. Это он мой враг, твердо сказала я себе. Это он виновен, а не я. У меня есть причины его ненавидеть. У меня есть причины быть несчастной.
Я впервые призналась себе в этом. В тот день я безмолвно объявила Генри войну – войну, полную ненависти и коварства. Пусть он думает, что все козыри у него, но ведь я не та смазливая дурочка, которой он меня считает. И я смогу это доказать. У меня есть по крайней мере одно преимущество – внезапность нападения…
26
На следующий день мы не встречались с Эффи, и, признаться, я не скучал по ней. Меня занимали мысли посерьезнее. Для начала стая кредиторов обрушилась на меня en masse[27]
, требуя денег. Будь у меня хрустальный шар Фанни – полезная штука, – я бы, конечно, оказался где-то в другом месте, когда они заявились, но печальная действительность заключалась в том, что после небольшого спора мне пришлось заплатить почти сотню фунтов. Ресурсы мои прискорбно истощились, и я провел этот безрадостный день, изучая свои счета, после чего пришел к выводу, что задолжал более четырехсот фунтов – такую сумму даже я едва ли мог счесть незначительной. Умоляющая записка от Эффи отнюдь не подняла мне настроения. Горничная Эффи – Эм, кажется? – принесла ее в шесть вечера, а я к этому времени уютно расположился с бутылочкой вина и совершенно не хотел повторения вчерашнего свидания. Я вскрыл письмо (тщательно запечатанное) и при свете свечи попытался разобрать торопливые каракули Эффи.Я без особого интереса прочел безыскусное послание. Судя по почерку и множеству подчеркиваний, Эффи пребывала в полной ажитации, но я не придал этому значения. Я знал, как легко Эффи впадает в истерику, и, поскольку во мне нет ничего от сэра Галахада, я выбросил ее мольбы из головы.
Я не оправдываюсь – просто я не мчусь по первому зову женщины, особенно расстроенной. Оставим небылицы для таких, как Генри Честер. Если не ошибаюсь, сказки, в которых прекрасный принц сбегает с принцессой, всегда кончаются свадебным приговором для прекрасного принца, – и в записке Эффи я уловил отчаянную угрозу. Поэтому записку я проигнорировал. Это лучше всего, сказал я себе, – быстро положить конец этой интрижке, оставить Эффи грезить наяву, и очень скоро она найдет другого мужчину, на которого сможет возлагать надежды. Она мне нравилась, и я был рад, что не вовлеку ее ни в какие скандалы.
Скандал. Вообще это мысль.
Я был так поглощен раздумьями о том, как поступить с Эффи, что на несколько минут позабыл о собственных финансовых проблемах. В приступе филантропии я едва не упустил чудесную возможность, сиявшую мне, будто ясно солнышко… и, быть может, способную решить мои проблемы, а также проблемы Эффи. Затуманенный вином мозг тут же занялся расчетами.
Не называйте это шантажом – такое грубое слово. Назовите творческим капиталовложением, если угодно. Я не любил Генри Честера. Если он такой идиот, что предпочитает девиц из борделя собственной восхитительной жене, то вполне может и заплатить за эту привилегию. У него полно денег – у меня, напротив, ничего. Он погряз в собственных принципах – а у меня их нет вовсе. Бог на его стороне – чего еще ему желать?
Я вытащил записку Эффи из мусорной корзины и задумчиво разгладил смятую страницу. Мне ужасно не хотелось обманывать ее, но пока что я сыграю в ее игру.
Я взял перо, заточил его и набросал коротенькое письмо. Потом надел пальто, подозвал кеб и отправился на Крук-стрит. Я подозревал, что Фанни в силах существенно мне помочь, если я попрошу.
27