Темный ангел одиночества

Доктор Лемберг также любил повторять, что демоны тревожат лишь тех, кто сам их тревожит, и Марина не могла понять, что и кого он имеет в виду. Если их пациентов, то тут еще вопрос, кто кого стал тревожить первым – то ли демоны их, то ли они, эти несчастные, демонов. Душевные болезни не приходят по желанию, и это не расплата за грехи, считала Марина. Нечто: сбой, толчок, – и вдруг теряется способность правильно оценивать мир вокруг, и человек попадает в королевство кривых зеркал. Как вирус в компьютере. Работает, дает картинку, а смысла уже нет. И тут тревожь демонов, не тревожь, а кривые зеркала преподнесут тебе такие картинки лжебытия, что невольно побежишь по тем дорогам, по которым нельзя вернуться. И тем, кто остается, ни за что не догадаться, куда тех завело, и ни университеты не помогут, ни диссертации, потому что в шкуру уходящего по тем дорогам не влезешь.

Можно придумать лекарства, электрошоки, довести до состояния растения, убрать часть мозга, но ответа все равно нет – почему? Однозначного нет. Конечно, генетика, наследственность, потрясения… но ведь есть что-то еще! Что-то еще. Что-то еще, что подталкивает и дает картинку перевернутого мира. Признано, что гении аномальны. Да, да, да! Гениальность запрограммирована в человеке как аномалия. Но не все с аномалиями гении. То есть гениальность как перл, один случай на тысячи, сотни тысяч, а остальные – пустая аномальная порода. Результат неудавшегося эксперимента.

Марина однажды увидела во сне бесконечный конвейер, на котором лежат неподвижные люди, и некто в белом халате и маске – лица не видно – вкладывает им в голову нечто, крошечный чип… Приснится же! Марина, будучи еще юной практиканткой, путано выложила все это доктору Лембергу. Тот задумался, «ушел в подсознание» и, пожевав губами, сказал наконец: «То есть вы, Мариночка, полагаете, что психические расстройства не что иное, как следствие неких злонамеренных экспериментов с психикой человека? Вроде двадцать пятого кадра или каких-нибудь психолучей? Зомбирование? В смысле, наведенное состояние? Кем же, если не секрет? Уж не пришельцами ли?» Марина смутилась и покраснела, а доктор Лемберг смотрел на нее с благожелательным любопытством. Потом произнес фразу, которой она не поняла: «Человечество безумно одиноко, Мариночка. А космос холодный и равнодушный. Хотелось бы думать, что кто-то заинтересован в нас хотя бы как в экспериментальном материале…»

Эта женщина, Марта, и мальчик-музыкант поступили в их частную психиатрическую лечебницу – «семейный дурдом», как называет его санитар Леша, – почти одновременно. С мальчиком понятно – на его глазах шпана зарезала подругу. Он бросился защищать ее, и его ударили несколько раз ножом. К счастью, раны оказались поверхностными и он выжил. К счастью или нет? Потому что жить он не хочет. Молчит, отказывается от пищи, пытался вскрыть себе вены осколком разбитого стакана. Борис Маркович любит повторять, что человек должен жить хотя бы ради любопытства. Но это старый человек, а у молодого намного больше причин жить, но молодые этого не понимают. Мать жалко – сидит целыми днями, что-то рассказывает ему, держит за руку. Боится, что он опять попытается… Старается не плакать. Сказала ей, Марине: слава богу, хоть живой. Время лучший врач, все знают. Говорят, он талантливый музыкант. Борис Маркович приказал поставить к нему в комнату пианино, перетащили из зала. Думали, потянет его к музыке. Но он даже не подошел. Лежит, смотрит в потолок. Страшный, худой, пальцами перебирает одеяло. Не сопротивляется, глотает таблетки, запивает водой. Можно заставить съесть кусок хлеба с сыром. Больше ничего.

– Понаблюдаем, – говорит Борис Маркович. – Не хотелось бы палить из пушки по воробьям, но суицидальные тенденции – это серьезно. Надеюсь, он лишь в начале пути…

Он провел с мальчиком несколько сеансов гипноза по собственной методике, но безрезультатно.