Темный аншлаг

Он уселся на кровать поверх махрового покрывала и разложил перед собой афиши, пытаясь нащупать новое направление расследования и краем уха улавливая, как тетушка уже в третий раз за неделю отмывает линолеум на лестничной площадке. Видимо, в ответ на творящийся на улице хаос она помешалась на поддержании безукоризненной чистоты в доме. Из кастильского мыла, селитры и аммиака она изобрела собственную моющую жидкость и смешивала из скипидара и уксуса лаки и полироли, пока ими не провонял весь дом. Сидя на темной крошечной терраске без гроша в кармане, когда не можешь пригласить куда-либо девушку, не можешь уехать из разрушенного города и испытываешь инстинктивную потребность пойти и врезать по физиономиям поддавшим паникерам и ура-патриотам, собирающимся вокруг фортепиано в пабе на углу, он чувствовал себя в тупике.

Он понимал, что лучший выбор для него – уладить неразбериху в «Паласе» и добиться приказа на увольнение из отдела. Он вспомнил, как появился на Боу-стрит в прошлый понедельник, полный надежд на будущее. Вместо этого он ощущал себя потерянным и брошенным. Пусть Артур Брайант был самым невыносимым человеком, которого он когда-либо встречал, – с ним, по крайней мере, было легко работать. Для того чтобы вести расследование в одиночку, Мэю остро недоставало уверенности в себе. И вот все его радужные перспективы и ожидания обернулись провалом и стыдом.

Дверь в кабинет Елены распахнулась, и вбежал Гарри.

– Пошли, быстро! – запыхавшись, выпалил он. – Фантом, мы загнали его в угол.

Это произошло в понедельник утром, и первая репетиция после премьеры, как и ожидали, обрела более конкретные формы. Появились рецензии, в которых в равной мере сочетались восторги и негодование. В промежутках между духоподъемными заметками об оперных певцах, ставших машинистами поездов, и церковных старостах, чудом не попавших под бомбежку, красовались непристойные фотографии, одобренные Еленой Пароль в интересах дела. Полуобнаженные хористки уже снискали прозвище «дантовских инфернисток», что повлекло за собой возмущенные звонки в Совет по защите общественной нравственности. Корзины для входящих бумаг сего достопочтенного органа уже были переполнены благодаря проблеме, связанной с «непотребными женщинами», вступающими в контакт с военнослужащими в Вест-Энде, и его руководство официально обратилось к начальнику военной полиции с просьбой прикрыть в Лондоне нелегальные игорные дома и притоны. Без поддержки лорда-гофмейстера Совет мог лишь солидаризироваться с выражениями протеста в адрес театра и предложить провести расследование по факту оскорбления общественной нравственности.

Гарри, дрожа от возбуждения, повел Елену вверх по центральной лестнице, а затем вниз через балкон.

– Взгляни сюда! – воскликнул он, указывая наверх, на подъемник, установленный вдоль правой стороны сцены. – Один из вертикальных прожекторов оторвался и упал на сцену в нескольких дюймах от Евы. Ей повезло, что в этот момент ее окликнул Бен Вулф.

– Что он делал на сцене?

– Не знаю, наверное, давал ей какой-нибудь юридический совет. Рабочие заметили кого-то на задней площадке, возле прожекторов. Теперь ему оттуда никуда не деться. – Под перекрестным светом фонариков можно было разглядеть темную фигуру. – Он издает таинственные звуки, – произнес Гарри. – Никому не хватает смелости пойти и схватить его, ведь проход очень узкий, да и перила низкие.

– Можешь осветить его посильнее? – спросил Мэй, обращаясь к Бидлу.

– Мы можем включить свет в зале и за кулисами, но это займет несколько минут. Однако весь потолок здания все равно останется в полутьме, – предупредил Бидл.

– Хорошо, дай подумать. Сидней, как твоя нога?

– Могу наступить на нее, если нужно.

– Тогда подашь мне руку. Пусть Кроухерст отойдет от служебного входа. А ты поднимись на балкон.

Бидл, прихрамывая, устремился вперед, а остальные отслеживали фигуру светом фонариков.

– Я знаю, кто это, – заявил Гарри, когда они взобрались на подъемник. – Это тот забияка, писавший про нас забияка-критик. На премьере ругался и прохрапел всю вторую половину. Отдавил мне все ноги в антракте, когда рванул к бару, незадолго до вашего отъезда.

– Гилберт Райли? – спросила Елена Пароль. – Ты уверен? Что он делает наверху? Мистер Райли, это вы?

– Уважаемая дама, – раздался нерешительный голос. – Я кое-что записывал, но внезапно застрял. Брюки за что-то зацепились.

Заносчивость в его тоне как рукой сняло. Когда лучи фонарика его высветили, то все увидели, что над сценой, подобно аэростату заграждения в костюме с Сэвилл-роу, неуклюже повис критик с козлиной бородкой.

– Сидней, проверь, можно ли его оттуда вытащить, – приказал Мэй.

– Может, пускай лучше там и остается?

– Не искушай меня. Что вы там забыли, мистер Райли? Разве вы не в курсе, что вход сюда запрещен?

– В том-то и проблема, – прохныкал Райли. – Никто не удосужился рассказать мне, что тут происходит. Пытаюсь написать статью, а правды никто не говорит. Я оказываю услугу вашему спектаклю, наполняю его кислородом рекламы. Можно было бы как минимум ответить на мои вопросы.