Темный исток. Гробницы пустоты

Все ухмылки с лиц боевиков Д’юмы будто ветром сдуло. Они напряглись и покрепче сжали свои карабины. Казалось, сейчас что-то будет…

Но неожиданно громкий гортанный смех Д’юмы разорвал повисшую тишину.

– А ты забавный малыш. И, похоже, тебя лучше не злить, – проговорил он, отсмеявшись. Его парни расслабились. – Узнается динальтская порода. – Тут контрабандист перевел взгляд на Мекета и, слегка кивнув, добавил: – Вы и правда стали отличной командой, Мекет. Мое уважение.

– Спасибо, – в ответ кивнул тот. – Это что-нибудь меняет?

Д’юма ненадолго задумался.

– Думаю, да, – наконец сказал он. – Милости прошу в мою палатку. Временное пристанище в чрезвычайные дни. Там-то мы все как следует и обсудим, согласны? В конце концов, где это видано, чтобы гостей, пусть даже и незваных, держали на пороге, не предложив им разделить трапезу?

Идея отведать что-либо в этом гадюшнике мне не понравилась сразу же, и я поспешил вежливо, но твердо возразить:

– Благодарю, мы не голодны.

Окатив меня самым серьезным и пристальным взглядом, Д’юма веско сообщил:

– Отказа я не приму.

Глава 3 Доверие должно быть обоюдным

– Почему вы сидите в этих трущобах? Что вами движет? – поинтересовался я, когда, четверть часа спустя, мы (я, мой брат и сам Д’юма) зависли над круглой крышкой стола, привинченной к полу палатки тросом. Хозяин угощал травяным чаем, подававшимся в прозрачных пластиковых шарах. Чтобы не порхать по неопределенной траектории, приходилось упираться коленями в специальный обруч под столом. Посасывая через трубочку терпкий горячий напиток листьев ламма, выращенного в здешнем гидропонном саду, я ощущал себя аборигеном, что несколько нервировало. В конце концов, мы же сюда не чаи распивать явились. Но, стоило признать, подобного угощения прежде пробовать не доводилось.

– Что движет, спрашиваешь? – пробормотал Д’юма, задумавшись. – Оглянись, малыш. По-твоему, что движет коддас, обитающих здесь? Любовь к экстриму?

– Им деваться отсюда некуда, – качнул головой я. Слишком сильно хлебнул чаю и обжег небо. – Но не вам, Д’юма.

Несмотря ни на что, по обстановке внутри палатки, пусть и весьма скромной, было видно, что ее используют в качестве постоянного жилища уже довольно долго. Пара инфопадов, торчали в специальных держалках, рядом стопочка голокниг, а на крючке – вещмешок с травами и необходимыми вещами, для готовки, ну и спальное место. Как-то не похоже все это было на бродягу, о котором мне рассказывал Мекет.

– Я лишь стараюсь помогать бедным коддас по мере сил. Только и всего, – ответил он. На мой вкус не вполне убедительно.

– Чистый альтруизм?

– А почему нет? Почему всегда надо ждать, что кто-то возьмет, да и сделает что-нибудь хорошее? Почему нельзя сделать это что-нибудь самому? Ты, пока добирался ко мне, приметил кого-нибудь конкретного, среди всей серой массы бездомных, ютящихся в латанных-перелатанных палатках?

Я промолчал. И не потому, что ответ мой был отрицательным.

Но Д’юма расценил это по-своему.

– А все оттого, что нищета – она безлика, – вымолвил он, утерев пухлые губы рукавом. – Особенно нищета коддас. Ты видишь, в какой обстановке им приходится существовать? Когда-то Кодда Секундус была провинцией Риомма, питавшей их и без того жирную империю своей плазмой. Это был ценный мир. До того, как произошла катастрофа, разорвавшая его на куски. Единственное, о чем позаботился Риомм, это предоставил горстке выживших вот это скопище техносфер. Временное сооружение, как говорилось. Поэтому-то проектировщики даже не удосужившись снабдить его генератором гравитации и путной защитой от космической радиации. Думаешь, кто-то подумал о том, чем коддас питаться и как вообще выживать в этом загоне?

– Я не знаю.

– Разумеется, – кивнул контрабандист, стукнув кулачком по столешнице. – Ведь об этом не упоминалось в официальных сводках. Да и неофициальных – тоже, насколько я знаю. И никто не пытался спорить. Потому что все понимают: спорить с Риоммом опасно. Сенату плевать абсолютно на все, кроме того, что может представлять угрозу их власти. А коддас остается только нищенствовать и молиться.

– И кому же они молятся? – вставил Мекет, впервые за время скромной трапезы открыв рот не для того, чтобы отпить чаю.

– Всем богам, которых знают, – заявил Д’юма с убийственной серьезностью, – потому что больше им не на кого рассчитывать.

– Не на кого, кроме тебя, очевидно, – заметил брат.

Отпустив шарик с чаем, Д’юма уставился на него.

– Ты пытаешься мне польстить или нагрубить, Мекет?

На что Мекет ответил с не самой искренней улыбкой:

– Полагаю, всего понемногу. – Перехватив в воздухе едва не сбежавший от хозяина чай, он вернул его Д’юме со словами: – За всей этой высокопарной болтовней об угнетенных беженцах, мы упустили из виду настоящую причину нашего появления. Меня не интересует твоя мечта о светлом будущем для коддас. Как, впрочем, и революционные идейки, с которыми ты столько носишься. Но не думай, будто я позволю завербовать Риши в эту унылую конторку.

Поперхнувшись чаем, Д’юма закашлялся.