Темный карнавал

Внезапно она бросилась к нему, порывисто и нежно прижалась: она вновь стала прежней Элис. Ничуть не переменилась. Губами нашла его губы, припала к ним. Дэвид был ошеломлен. У него вырвался невольный смешок, он расхохотался. Что-то в груди у него смягчилось и растаяло – все страхи улетучились, как исчезают с приходом весны зимние тревоги. Сейчас, когда младенца унесли наверх, без него, Элис вздохнула полной грудью, ожила. Стала свободной. И это само по себе насторожило Дэвида, но он отмахнулся от мелькнувших опасений, упиваясь ее объятиями. Элис, ни на миг не умолкая, торопливо шептала ему на ухо:

– Спасибо, спасибо тебе, дорогой. За то, что ты всегда остаешься собой. Ты, ты, только ты – и не надо никого больше! Только на тебя можно положиться!

Дэвид не сдержал усмешки:

– Отец мне наказывал: ты, сынок, должен позаботиться, чтобы твоя семья ни в чем не нуждалась!

Элис утомленно приникла темными блестящими волосами к его плечу:

– Ты переусердствовал. Иногда мне хочется, чтобы все у нас было так, как в первое время после свадьбы. Никаких обязанностей – мы были заняты только собой. И никаких – никаких детей.

Элис судорожно схватила Дэвида за руку, ее бледное лицо странно вспыхнуло, по нему разлилась краска. Казалось, ей не терпится многое высказать, но слов недостает, и потому она произнесла первое, что пришло в голову:

– Вмешался третий. Раньше были только ты и я. Мы оберегали друг друга, а теперь оберегаем ребенка, а от него ждать этого не приходится. Понимаешь? В больнице у меня была уйма времени для того, чтобы как следует поразмыслить. Мир полон зла…

– Разве?

– Да. Именно так. Но нас защищает закон. А если где-то закон не действует, защиту берет на себя любовь. Я не могу тебе навредить: ты защищен моей любовью. Ты для меня уязвимей всех прочих, но любовь прикрывает тебя щитом. Ты не внушаешь мне страха, потому что любовь ставит преграду всем твоим проявлениям незрелости – гневу, враждебности, жестоким выходкам. Ну а ребенок? Он слишком мал – и ничего не знает ни о любви, ни о ее законах, вообще ни о чем. Пока мы его не научим.

– Мы и научим.

– А до тех пор – останемся уязвимы?

– Уязвимы? Перед кем – перед младенцем? – Дэвид слегка отстранил Элис от себя и от души рассмеялся.

– Разве младенцу известно, что правильно, а что нет? – спросила Элис.

– И что из того? Узнает.

– Но ведь младенец только-только явился на свет: как ему разобраться, что хорошо, что плохо – о совести он и понятия не имеет, – заспорила Элис, но тут же осеклась. Она оторвалась от Дэвида и резко повернулась: – Что там такое – какой-то шум?

Лейбер огляделся:

– Я ничего не слышал…

Элис впилась глазами в дверь библиотеки.

– Там, – выговорила она еле слышно.

Лейбер пересек комнату, распахнул дверь библиотеки, включил там свет и снова выключил.

– Пусто. – Он подошел к Элис: – Ты устала. Давай-ка ляжем в постельку, прямо сейчас.

Повернув выключатель, оба не спеша и молча поднялись по безмолвным ступенькам наверх. На площадке Элис извиняющимся тоном сказала:

– Прости, дорогой, я невесть что наговорила. Я и вправду вся вымоталась.

Дэвид охотно ей поддакнул.

Перед дверью детской Элис помедлила в нерешительности. Потом дернула за ручку, вошла. Дэвид следил, как она на цыпочках приблизилась к кроватке, заглянула в нее – и вмиг одеревенела, будто ее хлестнули по лицу:

– Дэвид!

Лейбер шагнул к Элис, заглянул в кроватку.

Пунцовое лицо ребенка покрывала испарина. Розовый ротик беспрерывно кривился. Ярко-голубые глаза таращились, словно на них давили изнутри. Красными ручонками он мотал в воздухе перед собой.

– Ого! Да он, видать, заходился от плача, – проговорил Дэвид.

– Да неужто? – Элис Лейбер ухватилась за перила кровати, чтобы выпрямиться. – Я не слышала, чтобы он плакал.

– Дверь была закрыта.

– И потому он так запыхался и раскраснелся?

– Ну да. Вот бедняжка. Плакал и плакал – один, в темноте. Давай сегодня положим его у нас в спальне – вдруг он снова разревется.

– Ты его испортишь, – заметила Элис.

Лейбер чувствовал на себе ее взгляд, пока катил кроватку в спальню. Он молча разделся и сел на край постели. Вдруг он вскинул голову, щелкнул пальцами и тихонько ругнулся:

– Черт. Совсем забыл тебе сказать. В пятницу мне нужно лететь в Чикаго.

– Ох, Дэвид! – растерянно, будто маленькая девочка, выдохнула Элис. – Так скоро?

– Я откладывал эту поездку целых два месяца, а теперь уж никуда не денешься – хочешь не хочешь, а придется.

– Мне страшно оставаться одной.

– К пятнице наймем новую кухарку. Она будет при тебе неотлучно. Тебе достаточно будет только ее окликнуть. Я надолго не задержусь.

– Но мне страшно. Не знаю отчего. Ты мне не поверишь, но мне кажется, я психопатка.

Дэвид забрался в постель. Элис погасила свет; он слышал, как она обошла вокруг кровати, откинула твердую от крахмала простыню и скользнула под нее. Дэвид вдыхал теплый запах, исходивший от женщины рядом с ним.

– Если хочешь, я могу несколько дней подождать – наверное, это удастся… – сказал он.