Он понятия не имел, сколько времени еще слушал бормотание матери. Из носа потекло, он высморкался. Только прочистить нос никак не удавалось, и он все сморкался и сморкался. Еще изо рта потекла слюна, и мышцы лица казались какими-то чужими. Он не вполне контролировал их. Он растягивал рот и водил головой из стороны в сторону.
Бормотание матери приобрело удивительное свойство, слова как будто воплощались: произнесенные, они не исчезали, а выплывали из ее рта и падали на воду, словно лепестки цветов. Он не видел их, однако был уверен, что они здесь, слова-лепестки, выпадающие из ее рта.
Он услышал, как его зовет кто-то. Это не были слова на знакомом ему языке, они просто шуршали в сознании, будто сухие листья в лесу, потревоженные чьими-то ногами.
Затем слова сделались яснее и понятнее. «Это то самое место».
— Какое место?
Он озирался вокруг, пытаясь понять, кто это говорит. Голос был женский, но незнакомый.
«Место, где ты потерялся».
— Я не терялся, я знаю дорогу обратно.
«Разве ты не видишь, что ты выпил?»
Вода уже не была красной от света камней, она стала прозрачной и серой. В ней блестели знаки, некоторые были серебристыми, как рыбки в пруду, некоторые медными и сияющими так ярко, как будто на них падали лучи солнца, некоторые были прочными и жесткими, зеленые и поросшие ракушками, они торчали из-под воды, словно остовы затонувших кораблей.
— Что это такое?
«Необходимые знаки».
— Для чего необходимые?
«Для магии».
Он знал, что перед ним такое — ключи, ключи, с помощью которых он переделает мир так, как захочет, с помощью которых станет богом.
— Что я должен сделать?
«Ты сам знаешь, что должен».
Его разобрал смех. Он был уверен, что ему в рот попал волос, который раздражает язык и нёбо. Он снова зачерпнул воды и выпил. Но никакого волоса не оказалось, а если и был, то он никак не мог его смыть. Лицо справа горело. Он с трудом соображал, как будто его выдернули из глубокого сна как раз в тот миг, когда собственное «я» позабыто, а глаза, уши и разум просто воспринимают мир, не пытаясь ничего объяснять и не ища в нем смысла.
Затем нечто похожее на его личность вернулось, но каким- то другим. Все невнятные, невысказанные, намеренно игнорируемые и презираемые желания выдвинулись на передний план, а вся нежность, любовь и доброта съежились от их напора.
На коже сестры мерцал и подрагивал какой-то знак, три переплетенных треугольника. А затем остался только один треугольник, но, приглядевшись, он понял, что треугольник не хочет оставаться один. Он желал, чтобы два другие были рядом. Карас увидел сражение, знамена, трепещущие на солнце: алое, золотистое и еще одно, черное, — это было знамя смерти, огромная туча мух, зависшая над полем боя. Ему вспомнилась одна история, которую он слышал. Богиня Геката отправилась на пир, а богатый и злобный правитель решил посмеяться над ней, испытать ее проницательность и дар предвидения, поэтому приказал подать ей в похлебке младенца без рук, без ног и без головы. Богиня, желая наказать правителя, прокляла его, он превратился в волка и съел двадцать собственных сыновей. Человек, превратившийся в волка. Вот, кого стоит бояться. Гнев человека-волка был неукротим, приступы голода по силе равнялись океанским приливам, никогда, никак он не мог насытиться.
Карас сосредоточился на себе и жизни своей семьи за стенами города. Что у них за жизнь? Не лучше, чем у крыс. Они живут в жалкой лачуге без всякой надежды на счастье. Здесь, внизу, в источнике, была надежда. Наверху, воплощенная в его матери и сестрах, поджидала несвобода, ставшая уже традицией. Отца у него нет, зато есть три женщины, о которых надо заботиться. Его поработила нищета. У него не будет ни хорошего образования, ни возможности стать чиновником во дворце, пока они висят на нем. Обида клокотала в душе.
Он еще раз хлебнул воды и на этот раз почувствовал, как символы входят в него, гудящие, дышащие, они несли с собой живые картины сражений, гор, лесов и широких синих морей. Они проросли в нем, словно он был землей, а они — выросшим из нее деревом; как будто он был деревом, а они — обвившей его лианой; как будто он был лианой, а они — землей, которая питается ее опавшими листьями и плодами. Он ощутил их силу: управлять людьми, принуждать их к поступкам, даже убивать их. Но в следующий миг символы покинули его. Они не останутся.
— Что мне сделать?
Он сам знал.
Карас соскользнул в озеро. С краю вода доходила до груди, но он чувствовал, что каменное дно идет под уклон. Он взял мать за ноги и потянул на себя. Пребывавшая в трансе, ослабевшая и замерзшая, она даже не сопротивлялась, когда он ее утопил.
Он снова хлебнул воды, и символы хлынули в него. Но и на этот раз не задержались.
Карас взял за ноги сестру и стащил вниз, подержал под водой. Секунду она сопротивлялась, а затем силы покинули ее, и она утонула так же быстро, как мать.