Темный пакт

— Алексей Петрович, Анна Николаевна ждет вас, — произнес барон, едва переступив порог. Выглядел Максимилиан Иванович устало — словно вагон разгрузил, а не с княгиней беседовал. Хотя готов поверить — энергии в разговоре с княгиней он мог потратить не меньше, чем на погрузочно-разгрузочных работах.

Кивнув барону, несколько секунд посидел, размышляя. Не знаю, как повел бы себя Олег в данной ситуации. Со мной осталась полностью его память, но не эмоции. Может быть, он импульсивно отказался бы и разговаривать с княгиней не стал. А может, и нет.

Да, дело дрянь — вопрос с княгиней, который я уже считал было решенным, возник снова. Не очень люблю возвращаться к уже закрытым делам. И тем более не люблю менять принятые решения. Но категоричность — первый приют неудачников, поэтому компромиссы — наше все.

Взрослые ведь люди. Мне и вовсе уже почти пятнадцать.

Задумчиво пожав плечами, жестом показал Мустафе на выход. Сириец молча поднялся и последовал вперед. Несмотря на то что дорогу я примерно помню, пусть не расслабляется, раз назвался денщиком.

И кстати. Имя «Мустафа» в декорациях родных березок мне не нравится. Как специальный агент ФСБ отнесется к тому, что у него появится новый оперативный псевдоним? Как придумать новое имя для ординарца? Тоже легче легкого, идеи на поверхности лежат, в классике. Имя слуги Арамиса я забыл. Но помню, что у Атоса — Гримо, у Портоса — Мушкетон, а у гасконца — Планше.

«Планшет! Почему бы и нет, и звучит неплохо», — весело глянул я на сирийца. Мустафа в этот момент думал о своем, и, заметив его сосредоточенное выражение лица, озвучивать пришедшую в голову идею я не стал. Понял как-то вдруг, что все происходящее сейчас действительно серьезно и, если я с княгиней не договорюсь, видимо, нас ожидают некоторые трудности. Даже не ощущая эмоций проводника, я заметил, что он крайне напряжен.

Странная ситуация. С одной стороны, у меня буквально информационный голод от недостатка сведений — коснись любого конкретного дела или проблемы. С другой — информации в общем настолько много, что в голове просто не хватает оперативной памяти для того, чтобы осмыслить даже малую ее часть.

И сейчас — по виду Мустафы, по желанию фон Колера договориться с княгиней, понимал — я явно что-то упустил. Что-то очень серьезное.

С такими мыслями и подошел к дверям кабинета княгини. В этот раз стукнул два раза и зашел сразу. Перспектива вновь общаться с Анной Николаевной мне претила, но я сумел отставить эмоции в сторону, подходя к разговору с холодным разумом. Несмотря на это, в ушах периодически еще звучало сочное: «Пшел вон». Поэтому если сейчас Анна Николаевна выставит меня за дверь, можно будет уже с чистой совестью сообщить мастерам-наставникам, что попытка примирения не удалась.

Княгиня за порог меня не выставила. В кабинете она была уже одна. Сидела откинувшись в кресле, внимательно на меня глядя. Под ее пристальным взглядом я не торопясь прошел к столу и присел в гостевое кресло.

За Анной Николаевной наблюдал краем глаза, рассматривая портрет цесаревича Алексея за ее спиной, стилизованный под работы художников восемнадцатого века. На картине, кстати, наследник трона был в черной форме Александрийского полка «бессмертных гусар», в списках которого, видимо, числился.

Пока смотрел на будущего правителя одной шестой части суши, даже не заметил, как молчание затягивалось. Мне пауза неудобств не доставляла в отличие от княгини, только обратив на нее внимание, я ощутил взрывную гамму чувств — от настороженной опаски до раздраженной злости.

Ух ты! Княгиня-то и не знает, что говорить.

Не ведаю, какие аргументы приводил фон Колер, но Анна Николаевна наступила на горло собственной песне — в буквальном смысле слова, и вызвала меня для того, чтобы извиниться. Но сделать это сейчас просто физически не может, не в силах перешагнуть через себя.

Устроившись в кресле поудобнее, я положил руку на столешницу и дробным перестуком выбил ритм имперского марша из «Звездных войн». Вместе с княгиней вздрогнули одновременно.

Она — от удивления моей наглости. Я — от запаха денег. «Звездные войны», Гарри Поттер, «Оттенки серого» — в этом мире ничего подобного нет и это же золотая жила! «Золотая жила, для разработки которой нужны деньги, и немалые, — тут же осадил я себя. — Забыли пока; к тому же далеко не факт, что популярные в моем мире истории выстрелят здесь».

Кстати, хорошо, что не стал углубляться в размышления, подвиснув совсем ненадолго — судя по виду и эмоциональной ауре, выстрелить в меня уже была готова сама княгиня.

Да, я бы подобному поведению у себя в кабинете и тоже был бы не рад.

Ладно, раз сама она говорить не может — явно не зная, как начать, придется ей помочь. Обиду я запомнил, записал и забыл — при случае верну, сейчас же мне открытый конфликт не нужен.

— Четырнадцать, почти пятнадцать лет я жил в Волынском протекторате и знать не знал о том, что Войцех Ковальский — мне не отец, а назначенный опекун.

Говорил я медленно, глядя над плечом Анны Николаевны. Она смотрела прямо на меня, внимательно слушая.