Темный. Плохой. Дикий

Я никогда раньше не был в постели, не такой, как эта. Кровать Софи была чертовски массивной — большой гребаной громадиной, — все чертовски шикарное, с белыми простынями и слишком большим количеством гребаных подушек. Я чувствовал себя в ней грязным, хотя и был чистым. Ну, во всяком случае, чистым для себя. Я уставился в потолок, чувствуя себя чертовски голым, даже под одеялом. Она сорвала с меня одежду, всю до единой. Бросила ее в изножье кровати и затащила меня к себе, будто я был кем-то. Будто заслуживал быть здесь.

Кто-то вроде меня не застуживает этого дерьма. Рожденный для улиц. Рожденный для холодных гребаных ночей и поисков объедков. Сражаться, воровать и выживать изо всех сил, но не ради этого. Не для такой, как она.

Кейси все еще скулила в коридоре, царапаясь в дверь. Я снова велел ей успокоиться и вести себя как хорошая девочка. Она не знала, что делать. И это не ее вина. И все же я не мог допустить, чтобы она была здесь — грязные лапы на белых простынях Софи. Я и сам чувствовал себя достаточно скверно из-за того, что пачкал их.

Софи придвинулась ближе, проводя рукой по моему животу. Я неуклюже перекатился на бок, стараясь подобраться как можно ближе к краю. Она последовала за мной, крадучись под одеялом, будто была на задании. Я чувствовал на своей спине ее дыхание, ее ногу, обернутую вокруг моей. Это было так чертовски приятно.

— Удобно? — спросила она, ее голос звучал так лениво.

— Ага.

— Ты уверен? Ты на самом краю.

— Ага. Я в порядке.

— Тогда спокойной ночи, Каллум.

— Спокойной ночи.

Я закрыл глаза, пытаясь уснуть. Но не мог перестать думать. О Софи, о Explicit, о Рэйвен и Маске, и обо всем, что видел. Я не мог перестать думать и о Стоуни, и вернувшейся домой Вики. Дыхание Софи стало глубже, длинные выдохи касались моей кожи. Я слушал, как она спит, жалея, что не могу последовать за ней, шли минуты, а я так и не засыпал. Я осторожно поднялся с кровати, чтобы не разбудить ее, и так осторожно поднял ее руку, что она ничего не почувствовала.

Я подошел к окну и отодвинул шторы, чтобы посмотреть на город снаружи, но это было не окно, это была дверь. Я тихонько повернул ключ и вышел на улицу обнаженный, как в тот день, когда родился. Высокий балкон выходил прямо на Темзу. Это был великолепный вид, на горизонте мелькали огни Лондона. Не такие, как в Ист-Вейл, а настоящие огни. Был виден Лондонский глаз (примеч.: знаменитое колесо обозрения в Лондоне) и куча другого дерьма. Я наклонился, вдыхая речной воздух. Так вот, как живут богатые, а?

До меня донесся звук мягких шагов. Софи обняла меня за талию своими теплыми руками.

— Не можешь уснуть?

— Прости. Не хотел будить тебя.

Она поцеловала меня в плечо, и это заставило меня съежиться. Я желал ее так чертовски сильно, что было больно.

— Возвращайся в постель.

— Не могу уснуть, Соф.

— Я помогу тебе. — Она схватила меня за запястье и втянула обратно внутрь. Начала гладить руками мое тело, обводить татуировки на моей груди. — Расслабься. Все в порядке.

— Зачем тебе это нужно?

— Прекрати болтать, Каллум, — прошептала она. — Прекрати задавать вопросы.

— Почему ты доверяешь мне здесь? Даже я сам себе не доверяю. — Я отстранился от нее, запустив руки себе в волосы, живот сжался, словно гребаный узел, когда под дверью заскулила Кейси. — Я дерусь, ворую, причиняю людям боль. Я ем из гребаных помоек, Соф, как чертова канализационная крыса. У меня нет ни денег, ни гребаного дома — нет ничего.

— Прекрати, — сказала она. — Это не то, что вижу я.

— Так что же ты, блядь, видишь, а? Потому что я, блядь, этого не вижу.

Она не осталась в стороне, прижалась ко мне, будто я не был гребаным монстром, будто я не мог задушить ее ради чертовых дешевых острых ощущений.

— Я вижу тебя. Не твое прошлое, не твои проблемы, не твой долбаный кредитный статус. Только тебя.

— Почему ты так чертовски мила? — Я смягчился, опустив подбородок ей на макушку и вдыхая ее сладкий аромат.

— Наверное, родилась идеальной. — Я видел, что она улыбается, чувствовал ее губы на своей груди. — Пойдем в постель.

— Я же сказал, что не могу уснуть.

— А кто говорит о сне?

***

На этот раз она была главной. В ней было что-то отчаянное, первобытное. Она толкнула мою голову на подушки, оседлала меня, как лошадь на родео, стянула с себя атласную сорочку и потерлась о мою промежность, словно сучка в течку. Я стиснул зубы, член чертовски жаждал ее. Она обхватила мои руки и прижала их за моей головой, удерживая своим весом, когда наклонилась, чтобы поцеловать меня.

Она нашла меня ожидающим. Я засунул свой язык ей в рот, утверждая, что она моя.

Я старался не думать о мужчинах, которые уже побывали у нее дома. Богатые мужчины, умные мужчины, мужчины с перспективами. Более того, я старался не думать о мужчинах, которые будут здесь после меня. О мужчине, который сделает ее своей. По-настоящему.

Сегодня, по крайней мере, Софи Хардинг была, блядь, моей.

— Трахни меня, — прошипела она. — Возьми меня. Сделай мне больно. Используй меня.

— Нет, — прорычал я. — Ты трахни меня.