Темный покровитель (ЛП)

Вместо этого я разделяю нас одним быстрым движением, стискивая зубы от ощущения, когда я выхожу из нее и переворачиваюсь на спину. Мой член остается упрямо твердым, прижатым к животу и блестящим от ее возбуждения и моей спермы. Джиа смотрит на меня, застыв в полной неподвижности на короткую секунду.

— Это все? — Ее голос — высокий писк, в нем явственно слышится разочарование, и во мне вспыхивает необъяснимая злость. Не столько на нее, сколько на себя — за то, что не нашел другого способа обеспечить ее безопасность, за то, что мы вообще оказались в таком положении, за то, что не смог удовлетворить ни одного из нас. Ее явная неудовлетворенность уязвляет мое самолюбие, особенно когда я знаю без тени сомнения, что мог бы доставить ей удовольствие, превосходящее самые смелые мечты. Я могу заставить ее кончить так, как она и представить себе не могла, удовлетворить ее больше, чем она когда-либо думала, что это возможно.

И я тоже не удовлетворен. Погрузиться в нее как в долг, а затем позволить себе кончить несколько мгновений спустя, это не то, чего я хочу в постели. Моя упрямая эрекция — достаточное тому доказательство.

— Я заставил тебя кончить дважды, — бормочу я. — Я думал, тебя это устроит.

У Джии открывается рот. Она издала внезапный, шокированный всхлип, а затем, к моему удивлению, разразилась слезами. Это настолько меня удивляет, что я сначала не знаю, что делать. И прежде, чем я успеваю перевернуться и дотянуться до нее, прежде чем я успеваю сообразить, в каком утешении она может нуждаться, она хватает простыню и оборачивает ее вокруг себя, срывая ее с кровати, а сама спрыгивает с нее.

А потом, когда я смотрю ей вслед, она выбегает из спальни и в слезах бежит на палубу.

16

ДЖИА

Я не совсем понимаю, почему я плачу. Может быть, это гормональные горки и эмоции от того, что я наконец-то потеряла девственность. Может быть, это шок от того, что сам акт длился меньше минуты. А может, это разочарование от осознания того, что даже это не будет тем, чего я хочу. Даже если я уговорю Сальваторе взять меня в постель, он не расколется и не отдаст мне это.

У меня никогда не будет того брака, о котором я мечтала.

Еще один всхлип вырывается из меня, я закрываю рот рукой, и плечи сотрясаются, а я опускаюсь в шезлонг, укутавшись в простыню. Все кончено. Все кончено. Неважно, придет ли Петр за мной сейчас. Неважно, хочет ли он спасти меня, небезразлична ли я ему, или Сальваторе прав, и ему на самом деле всегда было наплевать.

Я больше не девственница. Я не могу утверждать, что член Сальваторе не был во мне, что я все еще девственница формально, что, если Петр украдет меня обратно, он все равно будет единственным мужчиной, который когда-либо трахал меня, единственным мужчиной, который может быть отцом моих детей. Сальваторе был внутри меня. Он кончил в меня. Теперь я его жена, во всех смыслах, которые имеют значение в нашем мире.

А все остальное — все остальное, о чем я мечтала в браке, — имеет значение только для меня.

Это все, что я получила. Я играла на то, что если смогу убедить его лечь со мной в постель, если смогу нарушить его контроль, он сорвется и покажет мне все, о чем я мечтала. Он рассыплется под шквалом моих насмешек, и его эго возьмет верх. Я думала, что он должен стать тем мужчиной, который заставит меня кричать от удовольствия в постели, который научит меня всему, что он может со мной сделать. Но Сальваторе сильнее этого. И впервые, кажется, я действительно верю, что он женился на мне не из похоти. Он женился на мне из убеждения — ошибочного или нет, — что оберегает меня. И это даже хуже.

Я никогда не получу того, чего хотела. У меня никогда не будет мужа, который любит меня, который желает меня, который дарит мне страсть и романтику, и все те фантазии, которые у меня когда-то были. Лучшее, на что я могу надеяться, это семья. И даже тогда Сальваторе не раз говорил, что не видит себя частью этой семьи. Не со мной. Потому что он не может позволить себе относиться ко мне так, как должен относиться муж к своей жене. И, честно говоря, это несправедливо по отношению к нам обоим.

Но он сам вырыл себе могилу, и теперь мне придется лечь в нее вместе с ним.