Темный путь. Том второй

А это что же?.. Что же, Господи?! Какое-то безумие, сумасшествие… пироманя… Жечь!.. Разрушать… и не знать, чем заменить, что построить и как построить! Ведь это дети ломают игрушки… Пироманы все жгут… это какая-то вакханалия… Все опьянены и только ждут, страстно ждут… кого… чего?! Трупа, разрушения!.. Ведь Бог наш… Бог живых, а не мертвых!.. Чего же они добиваются?.. Свободы!.. Кажется, этой свободы теперь довольно им… слишком довольно, делают что хотят… вполне и без препоны.

— Послушайте! — сказал я, резко вдруг останавливаясь посреди тротуара. — Послушайте! Ну, если мы не найдем ее?

И сердце у меня опять сжалось с мучительной болью.

— Верьте!.. Говорю вам: верьте!!.. Я почти убежден, что она теперь дома… дает волю слезам… Ведь перед кризисами всегда следуют слезы.

— Пойдемте к ней, пожалуйста… — попросил я. — Извините, что я вас… так эксплуатирую.

— Ничего… не стесняйтесь… я ведь не торгую моей помощью… даром получаю, даром и даю.

И мы отправились на Фонтанку, и опять новая смутная надежда явилась в сердце. Я чувствовал, что я бессознательно прибавляю шагу, тороплюсь… а может быть?..

LIII

Собеседник не уставал говорить, а я смутно, урывками слушал и не слушал его. Иногда он высказывал мысли и мнения, до того сходные с моими, что я невольно останавливался и говорил:

— Это правда… правда!

Увлекшись невольно, я передавал ему всю историю Жени. Рассказывал о ее семье, рассказывал о наших планах, кружках. Многое он одобрял, но во многом находил неопытность, увлечение. Вообще это был человек необыкновенного ума и глубокой наблюдательности.

У него не было определенной профессии. Единственный сын одного из протопопов наших захолустий, круглый сирота, он сумел сберечь капитальчик, который оставил ему отец, и жил процентами. Он ничего не делал, но говорил, утешал где мог, вразумлял, наставлял; он говорил, что теперь, пока идет бурда, и ему ничего делать… не стоит. Звали его Петр Степаныч Нерокомский.

— Помилуйте! — говорил он. — Теперь в целом мире поднимаются и назревают два великих вопроса: с одной стороны… подземный змей… это пятое рабочее сословие, а с другой, еврейство… Мы опять приходим к старому… Если мы еще не в положении древнегреческих илотов или египетских рабов, то мы будем ими… непременно будем… Мы будем работать на Израиль… в отместку за то, что он работал когда-то на египтян… О! Поверьте мне, что история ревниво оберегает свой всемирный круг возмездия… Око-за-око! Зуб-за-зуб!..

И я, пользуясь этим поворотом, рассказал ему мое знакомство с еврейским миром.

— Помилуйте! — говорил он. — Это владыки!.. Владыки ассирийские и вавилонские!.. Это Гоги и Магоги!! Кто победит: рабочие или евреи?.. Это только одни близорукие не видят… Это страшный, ужасный, роковой вопрос… Мир делится на два воинствующих лагеря…

— Вы забываете буржуазию, — сказал я.

— Да это и есть еврейство! Жидовство!.. Одни и те же стремления: задавить, поглотить, нажиться!!

LIV

Мы остановились. Мимо нас спускались к Фонтанке пожарные. Усталые лошади шли шагом, еле плелись. Колокольчики звенели как-то тихо и редко. Да и сами серые меднолобники, очевидно, дремали на козлах.

Я оглянулся кругом. С севера поднимался резкий, холодный ветер, и я чувствовал, как внутри меня все дрожит.

Помню, Нерокомский заметил мне заботливо:

— А вы довольно легко одеты… Погода меняется… Того и гляди… настанет осень среди лета…

Помню, городской шум утихал. Отрывочные, неопределенные звуки доносились из какого-то далека, Все небо порозовело, вся набережная была пустынна. И только в одном месте, около Измайловского моста, толпился народ. Одни стояли на панели и смотрели вниз, другие столпились на лестнице и все стояли молча.

Помню, как только мы подошли к этой толпе, словно кто-то вдруг толкнул меня прямо в сердце. Точно в каком-то сне, я вспомнил такую же толпу, на набережной, у воды и вытащенную из нее утопленницу.

В одно мгновение, не помню как, я растолкал стоявших и сбежал вниз, на небольшой плот. На нем была кучка народа, я пробрался вперед. Передо мной лежала она — Жени.

— Шабаш, ничего не поделашь! — говорил один высокий мужичина в красной рубахе, по-видимому дворник. И он отирал пот рукавом рубахи.

— Как ничего не поделаешь?! — вскричал я, быстро догадавшись, о чем они говорили. — Давай, братцы!.. Выноси ее наверх! Там больше простора.

LV

И я вместе с Нерокомским, который сбежал вслед за мной, подхватили несчастную под мышки. Она вся была мокрая и вода текла с нее, как из губки.

В одно мгновение, не знаю как, мы внесли ее наверх и начали качать… Какой-то чиновничек в вицмундире, доктор, как потом оказалось, распоряжался нашими действиями.

Какая-то баба причитала и голосила и всем рассказывала одно и то же: