– Прости, – наконец пробормотала она.
Мертвый юноша наклонил голову, его дреды извивались, как сонные змеи.
–
Мия закусила губу, подбирая блеклые и жалкие слова, которые каким-то чудом должны были все исправить. Но люди – это загадка, которую она никогда не могла постичь. Ей всегда лучше удавалось резать вещи на кусочки, чем соединять их воедино.
– Я думала, что ты мертв.
–
– Но… я думала, что уже никогда тебя не увижу. Что ты исчез навсегда.
–
Мия посмотрела через плечо на Эшлин. Та свернулась клубком, положив веснушчатую щеку на ладонь, ее длинные ресницы трепетали во сне.
– Я сдержала свое обещание. Твой дед погиб с криками на устах.
Трик склонил голову.
–
– Не надо… – Мия осеклась от комка в горле и покачала головой. – …Пожалуйста, не называй меня так.
Он повернулся к Эшлин. Затем прижал черную, залитую ночью руку к груди и поскреб ее, словно вспоминая ощущения от укола клинка.
–
– Его убил Адонай. Утопил в бассейне крови.
–
Мия вспомнила брата Эшлин, исчезнувшего под алым потоком в ту перемену, когда люминаты захватили гору. Глаза, круглые от страха. Рот наполнен багровой жидкостью.
– Пытался, – наконец ответила она.
Трик кивнул.
– Наверное, ты считаешь меня бессердечной мандой, – вздохнула девушка.
–
Мия резко подняла голову, думая, что он разозлился. Но увидела, что его губы изгибаются в тонкой, сдержанной улыбке, и на щеке вырисовывается тень ямочки. На секунду это напомнило ей, каким он был раньше. И о том, что у них было прежде. Она всмотрелась в его бескровное лицо и чернильно-черные глаза, увидела прекрасного, сломленного юношу, и ее сердце налилось свинцом.
–
Мия вновь взглянула на Эшлин. Вспомнила ее прикосновения, ее запах, ее вкус. Лицо, которое Эшлин показывала миру, – свирепое и суровое, – и нежность, которую проявляла только к Мие, лежа в ее объятиях. Она таяла, словно снежинка, у нее на губах. Была поэзией на ее языке. Мия и Эшлин были мрачным отражением друг друга; обе, ведомые возмездием, делали и желали то, о чем другие не осмелились бы мечтать.
О чем-то восхитительном.
О чем-то ужасном.
– Всё…
– …
Мия медленно кивнула.
– Но такова жизнь, верно?
С губ Трика сорвался невеселый смешок.
–
– Пожалуй, воздержусь, если это будет зависеть от меня.
–
– Я предпочту «поздно», если ты не возражаешь.
Они встретились глазами. Черными с черными.
–
Их беседу внезапно прервал звон тяжелого колокола, и они дружно посмотрела наверх, где находилась палуба «Девы». Мия услышала приглушенные крики, топот сапог по дощатому полу, нотки смутной тревоги. Эшлин подскочила в гамаке, проснувшись от шума, и потерла лицо запястьем.
– Что такое? – сонно пробубнила она.
Мия встала и, прищурившись, посмотрела на балки над их головами.
– Не знаю, что, но вряд ли что-то хорошее.
Снова звон колокола. Затем череда приглушенных и поражающих воображение ругательств. Мия медленно подошла к иллюминатору и открыла деревянные ставни, впуская нестерпимое пламя истиносвета. Йоннен поднял голову с гамака и, прищурившись, сонно окинул каюту взглядом. Мистер Добряк выругался со своего местечка над дверью.
Мия часто заморгала от ослепительного света. Как только глаза Эшлин привыкли, она присоединилась к ней у иллюминатора. Над холмиками волн за стеклом Мия увидела на горизонте очертания парусов, прошитых золотой нитью.
– Это итрейский военный корабль… – пробормотала Эшлин.
Мия подняла взгляд.
– Похоже, наш экипаж не в восторге от этой встречи.
– …
– …
– …
Эшлин опустила голову в бочку с чистой водой, чтобы окончательно проснуться, и наскоро заплела волосы в неровную косичку.
– Я поднимусь наверх и пообщаюсь с капитаном.
– Иди с ней, брат Трик, – сказала Мия. – Я останусь с Йонненом.
Мертвый юноша медленно поднялся. Глядя на Эшлин бездонными глазами, он спрятал клинки из могильной кости под мантией и накинул капюшон.
–