Матушку хватил бы инфаркт, но Лорена только рассмеялась, а дочь уже шелестела оберткой самой большой коробки. В которой обнаружился кукольный дом. Следующие полчаса были посвящены разворачиванию, открыванию, разрезанию бантов, восторженным вздохам и возгласам, а еще улыбкам. Кажется, Энцо остался доволен портмоне и зажиму для денег, а синьора Фьоренчелли пришла в восторг от постельного белья из тончайшего иньфайского шелка и вазе из лацианского стекла, которую даже в руки было взять страшно. Кошмару перепало радости – игры с ленточками и шуршащей оберточной бумагой, пока не появилась Кьяра. Его тут же загнали за диван и легли в самом центре среди бумажек и бантов.
Пока разворачивали остальные подарки, Анри отвел меня в сторону и легко поцеловал. С браслетом я, угадала, кстати. Жаль только, что его придется в самом скором времени снять, да и показать некому. Странное дело, раньше мне совсем не хотелось хвалиться украшениями, особенно на людях, но подарки мужа – другое дело. Хотелось, чтобы их видели все. Вот только мы вроде как есть в Лации, а вроде как и нет. По крайней мере, так я обещала его величеству Альтари.
– Тебе понравился ужин? – спросил Анри.
– Очень. А тебе?
– Безумно.
– А подарки?
– Невероятно, – наклонившись к самому моему уху, произнес он. – Веришь или нет, но теперь я начну носить шейные платки.
– На то и был расчет.
Мы рассмеялись вместе.
– Но с подарками я еще не закончил.
– Вот как? И где же…
– Наберитесь терпения, графиня.
Вот же… ладно, граф. Надеюсь, мой сюрприз вам тоже понравится.
После того, как с подарками было покончено, собрались все довольно быстро. Лорена и Энцо решили ограничиться просто масками – так же, как и мы. У меня была белая с голубым, тронутая завитками и росписью серебра, у Анри – черная с золотым. Софи выбирала сама, в детском магазине – полумаску с клювом и перышками по краям, от чего она стала похожа на хитрого маленького вороненка.
На улице и впрямь было холодно, а еще очень шумно. Разноцветные людские реки текли в сторону Дворца правителей.
– Что ж, мы пойдем прогуляемся, – прокряхтел Энцо, – заодно и вино выветрится перед фейерверком.
Пока я пыталась сообразить, что значит «мы пойдем прогуляемся», Софи помахала рукой, а муж неожиданно увлек меня в другую сторону. Я лишь успела обернуться на дочь и супругов Фьоренчелли, когда людской поток подхватил их и понес по улочке. Он разбрасывался людьми, как притоками – позволяя им течь по мостикам, вливаться в другие реки, и снова разветвляться перед арками домов.
– Эй! – сердито сказала мужу, пока мы шагали против течения. Маски и наряды сливались перед глазами в сплошное пестрое мельтешение, но Анри так крепко держал мою руку, что меня даже не тошнило. Ну, почти. – Ничего не хочешь объяснить?
Кажется, кто-то придумал заговор еще раньше, чем его придумала я.
А главное, я ничего не заметила!
– Куда мы идем?
– Скоро узнаешь, – меня увлекли в крохотную низенькую арку, скользнув через которую мимо заливающихся смехом девушек, мы оказались у невысокого причала. Там на черной воде, поблескивающей отраженными огоньками оконного света, покачивалась лодка. Большая, с черным носом и кормой, украшенная к празднику еловыми ветками, ярко-красными бантами и блестящими ленточками. Огонек масляного фонарика, прикрепленного к носовой части, покачивался под порывами ветра. На опиравшемся на шест мужчине тоже была полумаска, в эту ночь появляться на улице с открытым лицом – дурной тон. Заметив нас, он широко улыбнулся и пропел:
– Добро пожаловать!
Спустя минуту мы уже плыли – под звон колокольчиков, мерно покачивающихся за нашими спинами, смех и громкие голоса, под мягкий плеск волн. Вспомнила, что забыла на столе печенье с предсказанием, но отмахнулась от этой мысли. Как ни странно, меня совсем не укачивало: особенно в объятиях мужа, на довольно уютном диванчике с высокой резной спинкой. От воды ощутимо тянуло прохладой, воздух звенел от свежести, и Анри завернул нас в плед. Ночную темноту разрывали огни и блеск масок, людей становилось все больше. Мы обогнули Дворец правителей и оказались посреди царства воды и… лодок. Множество лодок покачивались посреди самой широкой части канала. В темном зеркале отражались светлячки фонариков, даже отсюда было видно, сколько народу собралось на площади.
А потом громыхнуло так, что у меня заложило уши, прямо над нами раскрылся первый огненно-золотистый шар, тонкими струйками стекающий по ночному небу, заключая нас в своеобразную золотую клетку. Рев толпы поглотил крики с соседних лодок, я же молчала. От восторга захватило дух: конечно, мне доводилось не раз видеть фейерверки, но сейчас чувство было такое, что мы оказались под сияющим дождем. Яркие цветы и фонтаны таяли прямо над нами, отражались в потустороннем окне реки – черном, как сама глубинная тьма – и осыпались вниз. Небо горело, сверкало, переливалось и падало, раз за разом, чтобы собраться заново. Сердце билось гулко и сильно, в такт ударам, и так же билось сердце мужа, которому я положила голову на плечо.