Темный рассвет

Пожар начался в южной части Годсгрейва, и большинство жителей побежало на север через акведук или к гаваням в Руках. Но немало людей устремились к ближайшему источнику воды. Бушующий океан был усеян лодками, гондолами, шлюпками, винными бочками и корягами с мужчинами, женщинами и плачущими детьми – всем, что держалось или почти держалось на плаву. Итрейцами, лиизианцами, ваанианцами, бездна и кровь, целыми полчищами собак, крыс и даже лошадей. Назовите вид или род, и вы их найдете. Они уплывали от умирающего города, цеплялись за корпуса «Девы», хватались за веревки, которые кидал его экипаж, или просто гребли изо всех сил. Океан казался красным от свирепствующего пламени. Ветер пробирал до костей.

– Мы больше не потянем, капитан! – крикнул Большой Джон, перебивая раскат грома и придерживаясь за перила для равновесия. – Корабль уже забит почти до отказа!

– Продолжай поднимать их, пока «почти» не останется! – ответил Корлеоне.

Клауд уже приказал опустошить трюм, чтобы освободить больше места для несчастных пассажиров – он в точности знал, сколько сможет выдержать его «Дева», прежде чем пойти ко дну. Но пока вы не приняли корыстного ублюдка за милосердного мерзавца, вам стоить знать, что он не меньше старшего помощника хотел покинуть загибающийся метрополис. И все же…

– Я нигде их не вижу! – крикнул Большой Джон.

– Сколько раз говорить, эта хрень работает! – Корлеоне помахал подзорной трубой. – Но тенистый кот сказал, что они придут, и мы не уплывем без них на борту!

– Не знал, что мы начали принимать приказы от демонов, капитан!

– Я тоже не знал, что ты променял свои яйца на вагину, но вот он ты!

– Знаешь, никогда этого не понимал! Только представь, женщины достают детей из этой штуки, почему она считается…

– Вон они! – крикнул Каэль с вороньего гнезда.

Клауд посмотрел на воду, прищурившись от дыма и пепла, и скривился от очередного раската грома. Затем увидел рассекающую волны гондолу и знакомую потрепанную компанию в ней. На носу сидел Сидоний, его руки блестели в свете огня, пока он пытался грести сломанной доской. Рядом с ним Клауд заметил горбатую старуху в темном плаще и сидящего рядом с ней старика, который мог быть только наставником Мии, Меркурио. Мечница сидела на корме, и хотя вид у нее был неважный, она гребла изо всех сил. По пути они подобрали дюжину пассажиров, мужчины и женщины держались по бортам, а дети ютились в центре гондолы.

– Киньте веревку! – взревел Клауд.

Его соленые спешно принялись исполнять, кидая канат за перила в бушующее море. Сидоний подхватил его и подтащил гондолу к кораблю. Сперва гладиат помог подняться детям – вплоть до того, что подкидывал малышню, как игрушки, в ожидающие руки пиратов. Мечница помогла подняться бесформенной женщине, укрывавшейся капюшоном и низко опустившей голову. За ней поднялись Мечница и Сидоний, который протянул руки вниз и крикнул Меркурио, чтобы тот поторопился.

Старик оглянулся на Город мостов и костей, его бледное лицо омрачилось. Столица Итрейской республики разваливалась, острова поменьше уже начали погружаться под воду. В его глазах застыли слезы, сверкавшие от пожара и вспышек молний.

– Меркурио, быстрее! – рявкнул Сидоний.

Старик покачал головой. Но затем наконец ухватился за веревку, и итреец затащил его на борт.

– Ладно, поднимайте паруса, жалкие еблососы! – взревел Большой Джон. – Толивер, тащи свою никчемную шкуру наверх, пока я не содрал ее! Андретти, шевели задом, или я скину его за борт! Отплываем, раззявы недотраханные, отплываем!

Когда его команда кинулась исполнять приказы, Корлеоне помог Меркурио восстановить равновесие. Вытерев пот и золу с лица, корсар всмотрелся в глаза старика.

– Где Мия?

Меркурио вновь посмотрел на обреченный город, уже не сдерживая слез.

– Ее больше нет, – прошептал он.

Внутри нее горела лунная вечность.

Жизнь, принадлежавшая ей прежде.

Мия все помнила. Каково было плыть по бархатному черному покрову над этой смертной плоскостью. Сидеть на серебряном троне, привнося магику в мир и свет во тьму. Быть ребенком. Быть богом. Быть объектом поклонения и страха, быть живой, быть мертвой, быть где-то между «нигде» и «везде».

Любить и жить.

Ненавидеть и умереть.

Злость бурлила в ее жилах и трещала в глазах отца, когда они врезались в землю, разбивая плитки в щебень. От их приземления по всему Форуму разбились тысячи окон, слетели двери с петель и зазвонили колокола в покачивающихся башнях. Город, который некогда был их телом, стенал и кровоточил, горел и тонул, но они продолжали яростно кромсать друг друга, ни на что не обращая внимания. Мия чувствовала все годы и мили между ними, всю кровь и ошибки. И не было в мироздании дыры столь глубокой, чтобы можно было закопать это все. Поэтому она закопает его.

Отца.