Темный рассвет

И, широко разведя руки, Мия ринулась на него. Нанизывая отца на меч Всевидящего. Клинок статуи пронзил его грудь и ее спину, сверкая белым в свете облизнувших небеса молний. Остров содрогнулся, земля раскололась под ними. Взревел черный ветер, прогремел гром. Мия обхватила руками лицо отца, нанизывая его глубже на меч и нащупывая пальцами его глаза. Затем надавила на них, и хлынула черная жидкость, а воющую ночь пронзил измученный вопль. Осколки в ее груди раскалились добела, весь мир вокруг рушился, в голове кричал оглушительный голос.

Многие были одним.

МНОГИЕ БЫЛИ ОДНИМ.

Мия почувствовала, как почва рассыпается у нее под ногами. И за ней ждала теплая вечность. Рождение и смерть. День и ночь. Она сдавила его в объятиях, крепко обвила руками и поцеловала на прощание. Стремительный поток – глубже, чем океаны, чем тьма между звезд, чем чернота в конце света. Все осколки внутри нее объяло пламенем, и они засияли миллиардом крошечных точек света – разбитая совокупность начала свое восстановление.

Они были всем.

Они были ничем.

Концом.

Началом.

Вселенная вокруг них – теплая, алая и шириной не больше ладони. Тьма давила со всех сторон, выталкивая их наружу, приглашая внутрь. Притяжение положило конец их невесомости и тянуло вниз, вниз к земле, которая в конце концов заберет нас всех. Источник брошен, амниотическое тепло осталось позади. Окровавленную кожу холодил воздух, все звуки звучали слишком громко и резко, новые глаза зажмурились от ужасного света, от жестокости их появления. Далее последовало отсечение, отлучающее их от ядра, отрезающее от всего, что они знали. Они остались одни, сияющие и живые.

Из их девственных глоток вырвался плач.

А затем?

Затем – уют сильных рук. Мягкость теплой груди. Безграничная радость от ее поцелуя в их жаркий лоб и обещания, что все будет хорошо.

– Мама? – спросили они.

– Я люблю тебя, сынок.

Многие были одним.

Сияя в глазах, принадлежавших родным.

Восстанавливая то, что было разрушено.

Многие были одним.

МНОГИЕ

СТАЛИ

ОДНИМ.

Глава 48. Подношение

Небо было таким серым, как миг осознания, что ты больше никогда не вернешься домой.

Анаис шел по воде столь гладкой, как полированный камень, как стекло, как лед под его босыми, горящими ногами. Та простиралась так далеко, насколько хватало глаз, безупречная и бесконечная.

Слева шла его мать. Прекрасная и ужасная. Но как бы она ни пыталась, он не позволял взять его за руку. Видите ли, он злился на нее. За вмешательство и махинации. Хоть ее визит в сон маленького императора и стал тем стимулом, благодаря которому избранная приняла свою судьбу, Анаис отчетливо понимал, насколько плохо это могло закончиться. И какую жертву пришлось заплатить за его возрождение.

В руке матери были зажаты весы, ее черные перчатки до локтей капали, словно кровью из перерезанного запястья, на вечность под их ногами. Ее платье тоже было черным и усеянным миллиардом крошечных точек света. Глаза – темные, как тюрьма, в которой она сидела в заточении, а улыбка – как отмщение, затянувшееся на тысячу лет.

И в другой части этой бесконечной серости их ждал он.

Отец.

Он был облачен в белое. Высокий, как горы. Но Аа уже не горел так ярко, как помнил Анаис. Его три глаза – красный, желтый и голубой – ныне закрылись. Его сияние потускнело. Тьма вокруг них разбухала. Мать возвышалась за плечами сына – черная, как истинотемные небеса.