Тёмный рыцарь

— Поздно ночью, — взволнованно заговорил Беррингтон, — в оазисе, прямо рядом с Колодцем Иакова. Я поставил часового. Удостоверился, что Уокин по-прежнему скован цепями. Бог знает, как это мы ничего не услышали, только под утро на нас напали человек двадцать, наверное. Они тихонько проползли в лагерь. Не поручусь, что кто-то из сержантов не был подкуплен. Последовала рукопашная схватка, беспощадная, кровопролитная. Я не сдавался, но нападавшие были хорошо вооружены: луки, копья, дротики, булавы. Сержанты, были они верны или нет, оба погибли. Я пытался добраться до Уокина. Понимал, что нападение было затеяно, чтобы освободить его. Я казнил бы его прямо там, но когда я оказался в том месте, где его положили спать, Уокина уже не было. Тогда я спрятался, а нападавшие ушли. Я страдал от ран и ушибов. Когда взошло солнце, стало ясно, что и кони, и все наши припасы исчезли. Как пал сильный! [76]— прошептал он. — Всего несколько часов назад я был рыцарем Храма, вооруженным, одетым в броню, верхом на добром боевом коне. И вдруг разом стал никем, почти голым — в одной сорочке. Я не мог оставаться там. Выполнил свой долг перед погибшими, да и побрел по дороге. В тот же день, ближе к вечеру, на меня напали кочевники. Очень быстро они поняли, кто оказался в их власти. — Беррингтон передернул плечами. — Меня передавали из рук в руки. Я умолял их позволить мне написать в Иерусалим, нашему Великому магистру, чтобы им дали выкуп за меня, но они не позволили. Меня, наконец, привезли в Аскалон и заперли в сарае для рабов. Вот тогда я решил бежать. Спрятался в городе, соображая, что мне делать дальше. Мне не терпелось любой ценой добраться до Иерусалима. — Он снова передернул плечами. — А потом сбылось то, о чем уже шептались в городе. На Аскалон двинулся король Балдуин, и город оказался в осаде. — Он кивнул де Пейну. — У меня не было выхода, и я делал то же, что и вы, — скитался по трущобам, прятался, молился о том, чтобы пришло избавление.

— Так Уокин, значит, сбежал? — задумчиво произнес Парменио. — Достопочтенный Ричард, еще до начала осады Аскалона ваш Великий магистр отправил нас с посольством к Низаму, халифу ассасинов в Хедаде. И тот рассказал, что Уокин был у него. — Парменио откашлялся. — По его рассказу выходит, что тот Уокин, который побывал в Хедаде, был всего-навсего нищим бродягой. Мог ли такой человек организовать столь впечатляющий побег?

Беррингтон на это лишь шумно вздохнул. Де Пейн же решил, что благоразумнее всего помалкивать. Он не станет сообщать то, что поведал ему Низам, — что Уокин был преисполнен решимости свершить свои преступные замыслы. Ведь то, что сказал тогда халиф, совпадало с рассказом Беррингтона, и получалось, что Уокин был исключительно опасным противником.

— Я ничего не могу понять, — заговорил Беррингтон. — Я наслышан о вас, достойный Парменио. Вы же знаете ассасинов. Правду ли они вам Сказали? Ведь Тремеле подозревал, что они замешаны в покушении на графа Раймунда.

— Я прочитал ответ халифа, — вмешался в их беседу Монбар. — Он утверждает, что никто из его людей не имеет отношения к убийству графа Раймунда. Он попросил, чтобы Тремеле сперва навел порядок в собственном доме, а уж потом зыркал вокруг. О, разумеется, он дипломат — все изложено в пристойных выражениях, сплошные восхваления, подкрепленные дарами, но смысл его послания вполне ясен.

Де Пейн видел, что Парменио взволнован и ему не терпится задать новые вопросы. Несмотря на все то добро, что он сделал для Эдмунда в Аскалоне, генуэзец оставался для него загадкой. Что он, интересно, вынюхивал в Хедаде? Быть может, он тогда уже знал, что Уокин побывал там?

— А отчего в Триполи послали меня? — спросил вдруг Майель.

— По двум причинам! — отрезал Монбар. — Во-первых, ты англичанин. Ты знаешь Уокина в лицо — мог бы узнать его, если бы встретил. А во-вторых, ты же боевой побратим де Пейна.

— Признаюсь, — развел руками де Пейн, — я с подозрением отнеся к тому, что наш Великий магистр отправил меня сперва в Триполи, а затем в Хедад.

— Ошибаешься, — покачал головой Монбар. — Тремеле, царство ему небесное, иногда делал большие глупости; случалось, одолевали его то гордыня, то вспышки необузданного гнева, однако тебя, достойный Эдмунд, он ценил весьма высоко. Тебя отправили послом к Низаму, во-первых, потому, что ты был в Триполи, а во-вторых, чтобы выказать халифу уважение: имя твое весьма почитаемо не только христианами, но и нашими врагами.

— Но ведь существует кровная вражда между Низамом и семейством де Пейн, — возразил Парменио. — Тремеле знал об этом.