— Конечно знал, и вот вам еще одна причина, по которой он отправил туда Эдмунда. Он знал все об этой кровной вражде, и то, что высокородный Гуго во время одного из налетов пощадил жену Низама и ее еще не родившееся дитя. Знал, что в Хедаде де Пейну ничто не будет угрожать. То был своеобразный залог доверия. Твои родственники, Эдмунд, по каким-то причинам ничего не рассказали тебе об этой кровной вражде. Должно быть, Тремеле это понял, а сам ничего тебе не говорил, дабы ты не отказался ехать. В конце-то концов, он был уверен, что тебе ничего не угрожает.
В зале воцарилось молчание. Все сидели, вполуха прислушиваясь к звукам, долетавшим снаружи: пению рожка, лошадиному ржанию, перестуку копыт, голосам слуг, смеху у колодца, из которого набирали воду для дворца. Де Пейн внимательно посмотрел на Монбара. У Великого магистра было утомленное, осунувшееся лицо. «Сколько правды в его словах?» — подумал де Пейн. Действительно ли Уокин ведун, чародей, маг? Неужели он просто пытался отговориться от возводимых на него обвинений, а после ареста явил свою истинную сущность? Услышанное от Беррингтона казалось вполне логичным. Мало кто осмелится напасть на конвой тамплиеров, во всяком случае, на рыцаря с двумя сержантами. Уокин непременно должен был иметь в городе сообщников, и мужчин, и женщин, преданных ему так же, как фидаины Низаму. А Парменио — какова его истинная роль? Отчего Тремеле, а вслед за ним и Монбар, сочли нужным посвятить генуэзца в свои тайны? Не он ли пустил тот арбалетный болт во время разведки у стен Аскалона? С другой стороны, следовало учесть, что болт был нацелен высоковато, а в самом городе Парменио спас де Пейну жизнь. Беррингтон, Майель, Уокин… Между ними так много общего! Все трое англичане, рыцари, сражавшиеся в гражданской войне против короля Стефана в рядах войска Мандевиля, графа Эссекса. Де Пейн произнес это вслух. Беррингтон улыбнулся, Майель просто пожал плечами.
— Эдмунд, — заговорил он, лениво растягивая слова, — я ведь не скрывал свое прошлое. Я сражался на стороне Мандевиля, как и Беррингтон, как и Уокин. Это только трое из тысяч. Не забывай, Мандевиля подтолкнула к мятежу несправедливость короля Стефана, хотя нам-то было все равно — мы были обычными наемниками. И таких было много. Однако один лишь Орден рыцарей Храма постарался защитить доброе имя графа и похоронить его с почестями.
— Но, кажется, с Уокином дело обстоит иначе. Он заявил, что у него кровная вражда с королем Стефаном.
— Ну, ты же знаешь меня, Эдмунд. Я-то смотрю на все с улыбкой, а такие, как Уокин, были всем сердцем преданы Мандевилю. Они винят короля Стефана в смерти графа, считают, что руки короля обагрены кровью их вождя. Ты согласен с этим, Ричард?
Беррингтон кивнул, барабаня пальцами по столу.
— Многие английские рыцари сражались на стороне Мандевиля, — подтвердил он. — Для большинства это была обычная рыцарская служба. Но кое-кто, и правда, по-иному это все воспринимал. Действительно, когда Уокин начал показывать свое истинное нутро, он просто пылал преданностью бывшему вождю, она сжигала его, и это были отнюдь не воспоминания о делах далекого прошлого. Он даже называл короля Стефана подлым убийцей, который должен заплатить за свои преступные деяния.
— Пока довольно об этом, — решительно прервал их Монбар. — Дела в Англии меня интересуют, но в данную минуту важнее другое. Эдмунд, скажи: то, что ты услышал здесь, развеяло сомнения твои и твоих товарищей? — Великий магистр глубоко вздохнул и продолжил: — Тебя отправили с Майелем в Триполи охранять графа Раймунда, поскольку этот владетельный господин прослышал, что ему угрожает опасность. Об этом он сообщил нашему Великому магистру и просил его помощи. Тремеле, обеспокоенный побегом Уокина и исчезновением Беррингтона, направил в Триполи тебя, потомка великого рыцаря Гуго, в знак уважения к графу. Ты же, Майель, был направлен туда, ибо мог узнать Уокина. До сей поры мы так и не знаем точно, кто же организовал покушение, но наш Великий магистр, царство ему небесное, весьма из-за этого беспокоился. Он решил направить вас троих в Хедад, дабы удостовериться, что ассасины не имели касательства к этому событию, а равно на будущее получить от халифа гарантии невмешательства в подобные дела.
— А Аскалон? — спросил, откашлявшись, де Пейн. — Было ли стремление Великого магистра прорваться в город как-то связано с тобой, Беррингтон?
— Да, — ответил за рыцаря Монбар. — Слухи распространяются сами собой. На базарах давненько поговаривали о том, что захвачен некий тамплиер и продан в рабство. Дошли эти слухи и до Иерусалима. Вероятно, Тремеле заподозрил, что в Аскалоне томится доблестный Ричард, а быть может, Уокин. Это в какой-то мере объясняет овладевшее нашим Великим магистром нетерпение, его стремление во что бы то ни стало прорваться за городские стены и тот нелепый, совершенно неоправданный риск, которому он себя подверг.