Тёмный рыцарь

Пейн усмехнулся. Возможно, туман у него в голове как раз несколько развеется. Возможно, его присутствие в Триполи было рассчитано на то, чтобы отпугнуть заговорщиков: ведь не посмеют же те напасть на повелителя франков, которого охраняют рыцари Храма, тем более что один из этих рыцарей принадлежит к семейству де Пейн! В конечном итоге этот расчет оказался ошибочным.

— Слава Отцу и Сыну и святому Духу, — выводили монахи.

«А как же остальные детали заговора?» — подумал де Пейн. Беррингтон был захвачен в плен и очутился в Аскалоне. Именно он отвечал за сопровождение Уокина. Вполне разумно было послать его в Англию вместе с Байосисом изловить Уокина и выделить в помощь ему Майеля с де Пейном. Майель англичанин, а имя де Пейн должно, опять же, показать английской короне, насколько серьезно орден относится к этой миссии.

— Боже наш, пребудь во святом храме Твоем! — слаженно звучал хор братии.

Монахи теперь переходили к следующему псалму, но де Пейн был погружен в свои мысли, глядя на удивительную резьбу на капители соседней колонны — увитую листьями фигуру сказочного дикаря. Рыцарь решил оставить воспоминания о прошлом и поразмыслить над тем, что происходит в настоящее время. Оставались две нерешенные загадки. Во-первых, где же Уокин и ведьма Эрикто? Пока не обнаружилось ни малейших доказательств того, что они обретаются в Англии. Во-вторых, этот скрытный генуэзец Тьерри Парменио — кто он на самом деле? Как он оказался в Триполи и что там делал? И отчего ему так доверял Тремеле?

— И проливали в Иерусалиме кровь нашу, как воду, — произнес речитативом ведущий голос, — и не осталось из нас никого, чтобы похоронить убитых.

Де Пейну вспомнился Иерусалим, и он, раскаиваясь, ударил себя кулаком в грудь: рыцарь чувствовал себя виноватым перед Тремеле. Глуп и высокомерен был Великий магистр, однако ничто не свидетельствовало о его коварстве. Более того, если уж Тремеле доверял Парменио, почему бы и де Пейну не положиться на него? Да, еще и тот тайный шифр — почему и для чего дали его Эдмунду? Зачем Низам так настойчиво стремился сообщить ему нечто, но облек это нечто в такую форму, что Эдмунд бессилен постичь смысл? Де Пейн повертел головой, глядя по сторонам. Ему бросилась в глаза отмерявшая часы свеча, установленная на большой бронзовой подставке у входа на хоры. Рыцарь поспешно осенил себя крестным знамением и преклонил колена: свеча догорела почти до кольца, означавшего следующий час. Пора было идти.

В монастырской трапезной — длинном зале с выбеленными стенами, где надо всем царили два огромных черных распятия, закрепленные на обеих торцевых стенах, — ощущался дух праздника. Пол был устлан камышом, посыпанным свежесорванной травой. Грубо сбитые столы покрыли плотным белым полотном, а в центре каждого установили серебряную резную статую, изображающую Пресвятую Деву с младенцем Иисусом. Приор распорядился выставить лучшие приборы из запасов монастыря. От расставленных под окнами бочонков с целебными травами распространялись тепло и тонкое благоухание. Король Стефан прибыл без особой торжественности. Его бледное лицо под копной рыжих волос было изможденным, он часто моргал, посверкивая своими зелеными глазами, и теребил аккуратно подстриженные усы и бородку. Король снял свой легкий доспех, бросив его на руки улыбающемуся оруженосцу, потянулся и зевнул, потом омыл руки и лицо, шумно плескаясь в услужливо поданном тазу с розовой водой. Сын короля, Евстахий, одетый так же, как и король, был копией отца, разве что казался еще угрюмее и был более сдержан в общении. «Вот по-настоящему беспощадный человек!» — решил де Пейн, приметив надменно оттопыренную нижнюю губу и бегающий взгляд: глаза Евстахий то и дело отводил в сторону, словно взвешивая все увиденное и услышанное. Серое лицо Генриха Мюрдака, архиепископа Йоркского, высшего церковного иерарха в свите короля, было чисто выбрито, черные волосы окружали аккуратную тонзуру. Одет он был в белую рясу монаха-цистерцианца, его солидное брюшко перетягивала веревка с серебряными кистями, [83]на ногах — черные сандалии.

Главный советник короля Симон де Санлис, граф Нортгемптон, был седовласым бородатым мужчиной с изборожденным морщинами лицом воина с грубоватыми чертами; глаза его за дни нынешней осады покраснели от дыма костров. Едва переступив порог, Нортгемптон зычным голосом потребовал вина. Поскольку вино принесли недостаточно быстро, он схватил с подноса в оконной нише высокую кружку и опорожнил ее одним духом. Желтые капли повисли на его усах, бороде и на воротнике отделанного золотом кафтана.