Темпорама "Бой в июне"

Старик-распорядитель тем временем о чём-то негромко переговаривался со своим помощником, и Димка забеспокоился, что они могут пойти проверять включившиеся темпорамы. Мало времени, мало.

Он проверил верхнюю тумбу на устойчивость, кое-как заполз на неё и скрючился на корточках, боясь распрямиться в полный рост, уж больно близко переливался, уходя вверх, темпорамный бок. Так высунешь голову и — ага, усы, борода отрастут, нос, а потом глаза повылазят. Страшно.

Сирена давно уже утихла. Не слышалось ни выстрелов, ни грохота взрывов, ни воя пикирующих бомбардировщиков. Бам, бам — словно передавая шифрованное сообщение, глухо постукивала из соседнего зала балка.

Димка посмотрел на подсвеченную трёхпалую ладонь. Подвигал пальцами. Если осколок доставать, придётся, наверное, до локтя рукой пожертвовать. И двух-то пальцев было жалко, а тут — пол-руки. Фрау Доггель точно скажет, что такие дети народу Германии ни в каком качестве не нужны. На переработку!

Впрочем, что это он? Димка фыркнул. Они же все сбежали! И он тоже. Теперь можно хоть к партизанам, хоть за линию фронта. Или в деревне какой-нибудь спрятаться. Только ради Лёшки надо кое-что успеть.

На короткое мгновение он словно бы уснул. То ли из-за стрёкота, забравшегося под череп. То ли из-за того, что давно не ел. В это мимолётное затмение Димка увидел отца, который уходил на войну, чтобы навсегда потом исчезнуть.

"Не уходи!" — крикнул ему Димка и схватил за ногу, изо всех своих мальчишеских сил стараясь удержать отца.

Только, конечно, ничего не получилось. Отец легко освободился от его рук, но не ушёл сразу, присел на корточки, звякнув висящем в петле вещмешка котелком.

— Митька, — сказал он, — я должен. Бывает, человек должен что-то делать, даже если это грозит ему гибелью.

— Но тебя убьют! — заревел Димка.

— Ну, что ж, — отец провёл грубой ладонью по Димкиной щеке, вытирая слёзы, — значит, я сделал всё, что мог. Поверь, это важно, сделать всё, что в твоих силах.

— А я? — спросил Димка и очнулся.

Доски под ним затрещали. Он встал на ноги, отклонившись вбок, чтобы не задеть темпораму. Она замерцала прямо перед глазами, обдувая лоб и волосы сладковатым теплом. Сержант кричал что-то наводчику, нырнувшему лицом в землю у колеса "сорокопятки". Кувыркалась гильза. Яростно светило солнце. Июль.

Собравшись, Димка вытянул руку вверх, погружая кисть в поле застывшего времени. Осколок, казалось, был совсем рядом, ещё немного…

Димка торопливо опустил руку. Не достать. Этой рукой не достать. А другая — целая. Что ж он, совсем без рук останется? Он прикусил губу. Но ведь всё равно надо делать всё, что только в твоих силах. А если бы папка или солдат какой стали себя жалеть? Ой-ой, я без руки никак не могу, отправьте меня в тыл.

Димка переступил ногами, поворачиваясь. Самодельная тумба качнулась, но устояла. Как бы барьеры не разъехались. Димка выдохнул и протянул руку. Если быстро, то, может, ладонь уцелеет. Потом приладят протез.

Сияние темпорамы било по глазам. Пальцы сомкнулись.

Пусто. Осколок летел ещё выше, чем виделось снизу. Не хватало, наверное, сантиметров трёх-четырёх, чтобы его достать. Ладно. Димка кашлянул, упрямо сжал губы и поднялся на цыпочки. Не хочет по хорошему…

— Was ist das?

Живот у Димки скрутило холодом.

Повернув голову, он увидел старика в измятом, испачканном фраке. Тот оторопело наблюдал, как с конструкции из барьеров в его темпораму запускают руки.

— Ich jetzt, — сказал Димка и потянулся вверх.

Рукав куртки, соприкоснувшись с электромагнитным коконом, посыпался пылью.

Осколок — что ж ты будешь делать! — снова не дался. Но Димка почти зацепил его. Распухающие, изменяемые временем пальцы уловили жар, идущий от маленького, хищного кусочка железа.

— Runter! Unmoglich! (Вниз! Нельзя!)

Старик шагнул к тумбам. Лицо у него выражало крайнюю степень негодования. Кроме того, он, похоже, узнал маленького унтерменьша, недавно доставившего ему неприятности со своими пальцами.

— Schei?e!

Старик поднял руки, чтобы сдёрнуть мальчишку вниз. Димка со всей ясностью вдруг понял, что в запасе у него осталось всего одно мгновение. Одно. И он, оттолкнувшись от тумбы, прыгнул вверх, стараясь хотя бы сбить с пути корявый, увёртливый осколок.

Время замерло.

Бам-мм! — поплыл, растянулся басовитый звук. Затрещали, словно обгорая на огне, и так короткие волосы. Димка ощутил горячую боль в ладони, закричал и с грохотом обрушился куда-то во тьму.

— Unmo…

Казалось, пальцы правой руки сжали в тисках.

Пальцы — и мизинец, и безымянный — похрустывали и плющились, и с каждым поворотом винта боль только нарастала.

Димка застонал.

— Я здесь, здесь. Болит? — сказал кто-то рядом.

Димка удивился голосу. Голос был знакомый, ещё из доприютского прошлого. Мягко звякнули пружины.

Я в кровати? — удивился Димка, страшась проснуться окончательно.

— Сейчас.

На руку, на несуществующие пальцы подули.

— Вот так. Вот так. Лучше?

Димка кивнул и, не веря, приоткрыл один глаз. Человек сидел напротив окна, и утренний свет, проникающий в комнату, скрадывал его черты.

— Мама? Мамочка!