Темпориум

Сейчас – точнее, десять минут назад – он не выдержал и сбежал из офиса, не дождавшись конца рабочего дня. И теперь вот брел по тротуару, нога за ногу. Чтобы, не дай бог, не прийти слишком рано. Чтобы лишний раз не напомнить, насколько всё переменилось с тех пор, как жена молча положила на обеденный стол страничку текста с диагнозом и детально расписанным прогнозом. Красивая распечатка, очень подробная и ясная, с таблицей и графиками. Ларка и к болезни своей подошла как к математической задаче: изучила дотошно, всё подытожила и решила, что делать дальше. Иван не заметил, как улыбнулся. Хотя улыбаться, конечно же, было нечему. Потому что, если верить графикам и таблице, в самом лучшем случае жене оставалось четыре месяца. Долгих, мучительных. И ничем хорошим не заканчивающихся.

– Только не говори пацанам, – Ларка тогда дождалась, пока он прочтет, потом скомкала распечатку и швырнула в мусорку: по-баскетбольному, издалека.

Естественно, не попала: единственным видом спорта, которым жена увлекалась, были шахматы. Неодобрительно поджала губы, подошла, подцепила большим и указательным пальцами плотный бумажный комок и аккуратно опустила в мусорную корзину. Потом наконец разогнулась и взглянула на мужа: устало, затравленно. Совсем не по-ларкиному.

– Парни еще не знают? – Когда он снова смог говорить, Иван был рад, что губы почти не дрожали.

– Нет, конечно. Зачем?

Он посмотрел на Ларку, кивнул: да, ты права. И даже если это не так, не Ивану решать, что о ее болезни говорить пацанам.

Сыновья уже давно жили своей взрослой самостоятельной жизнью. Старший был профессором в Оксфорде. Младший учился в Кембридже, в аспирантуре. На стипендии, как гордо рассказывал Иван знакомым. Не то чтобы он не мог заплатить за обучение – слава богу, доход теперь позволял, – но любовь мальчишек к независимости радовала. Сам еще не забыл, как голодным студентом крыл крыши и разгружал вагоны. А Ларка в это время вбивала науки в головы универских переростков и своих собственных чад. Неудивительно, что оба сына пошли в математики, по стопам матери. Младший сегодня звонил домой: его статью приняли в престижный журнал. Голос Ларки, когда она это рассказывала, просто звенел от счастья. Иван ухмыльнулся. Наверное, надо отметить. Да, конечно, за это следует выпить. Чего-нибудь стоящего.

А дома ничего-то и нет.

И отлично.

Иван взглянул на часы и свернул за угол: времени было более чем достаточно, чтобы навестить антиквара. Да и дома еще не ждали.

Ларка хотела, чтобы всё оставалось по-прежнему. Так, как было всегда. На свои попытки прийти с работы пораньше Иван теперь получал один ответ: что ты будешь мешаться под ногами. И хотя это тоже была типичная Ларка – любительница порядка, Иван подозревал, что любые перемены просто напоминали, что осталось недолго. Что дальше будет только хуже. И помочь уже ничем нельзя.

В задумчивости он едва не пропустил знакомую дверь: железную, со свежей бордовой краской и тяжелым дверным кольцом в форме рычащего льва. Кольцо было старым, под стать видавшему виды зданию: лохматая грива позеленела от времени, а нижняя губа блестела натертой бронзой.

Иван приподнял кольцо, постучал. Усмехнулся мимолетному шпионству глазка, звону засова: Буркин боялся воров больше, чем потерять случайно забредшего в лавку покупателя. Да и случайных покупателей здесь не водилось: слишком своеобразным был товар. Иван и сам узнал об антикваре от друзей. Правда, в отличие от них, покупал у Буркина старое вино, а не проржавевшие жестянки. Трудно поверить, что людям была нужна эта побитая молью рухлядь. Но, с другой стороны, цены антиквар заламывал немалые и, похоже, не бедствовал. То есть кому-то это все-таки было надо.

Наконец дверь приоткрылась. Проржавевшие петли противно скрипнули.

– Ох, Иван Михалыч, доброго здоровьица…

Антиквар, щурясь на свет уличных фонарей, вытянул шею и пару мгновений разглядывал пустынную улицу. Затем отступил от двери и пропустил Ивана внутрь.

– А вы-то как раз вовремя, Иван Михалыч. Я уже собирался звонить. Как увидел – так сразу и взял. Будьте уверены, Ларисе Петровне понравится, – старик щелкнул засовом, обогнал Ивана и зашаркал к подсобке.

Вскоре оттуда донесся натужный кашель. Грохот переставляемых ящиков. И шаги возвращавшегося антиквара. В руках он бережно нес две запыленные бутылки темно-зеленого стекла.

Неожиданно в дверь постучали. Старик немедленно сунул бутылки под стойку: за продажу алкоголя без разрешения могли бы и прикрыть его лавочку. Подбежав к двери и вытянувшись на цыпочках, долго глядел в глазок.

– Пашка? – пробурчал недовольно, отодвигая засов. – Чего тебе надо?

Посетитель – худой, давно не стриженный парень с возбужденным взглядом маленьких черных глаз, – торопливо протиснулся в дверь, на ходу обнимая старика:

– Привет, дядь Сень.

Тот отстранился брезгливо:

– Так чего тебе?

Парень, будто не заметив враждебности в голосе, заулыбался:

– Я тебе показать что-то пришел, дядь Сень. Классная вещь, тебе понравится.

Антиквар нахмурился, кивнул на стоящего у прилавка Ивана.

– Не видишь, я с покупателем…