Темпориум

Мы недоуменно рассматривали до боли знакомые очертания искореженной посудины, не зная к чему готовиться: к новой аварии, к вторжению или пробуждению в сумасшедшем доме. Все эти версии зануда Богдан обстоятельно и подробно излагал мне последние тридцать шесть часов, продолжая развивать свою теорию о несносности жизни. Я был уже готов придушить его.

В последний миг перед столкновением я подумал, что он все-таки оказался прав, и мы слетели с катушек. Из иллюминатора другого корабля безумными глазами на нас смотрели другие Богдан и я.

Я открыл глаза и испытал что-то вроде разочарования. От удара мы отлетели к переборке. Только и всего. Чужой звездолет смялся, пошел волнами. От него кругами побежало пространство, далекие звезды замерцали, точно собирались обрушиться на нас. Куцый обломок нашего корабля замер на миг, медленно и плавно подался назад и остановился как вкопанный, увязнув носом в непроглядной пустоте.

Мы разглядывали себя в гигантском зеркале.

Оно продолжало колыхаться и дрожать, как гладь озера от брошенного камня, а вместе с ним и наше отражение.

– По одной из теорий, – сказал Богдан, когда первый шок прошел, – наша Вселенная плоская. Точно резина, из которой сделан надувной шар. И все звезды, галактики и прочая дребедень находятся в этой самой офигенно огромной резинке. Шар надувается, Вселенная расширяется, галактики разлетаются. Но внутри шарик пустой, и снаружи тоже ничего нет.

– Знаешь, я предпочитаю думать, что может там, за гранью, что-то все-таки есть. Должно быть. Энергия, время, параллельная Вселенная. Всё, что угодно. Неужели, если мы прорвем этот барьер, то упадем в никуда? Куда-то же делся нос нашего корабля? И потом, кто-то же надувает этот твой шарик?

– Бог?

– Может, и Бог. Не зря же древние верили, что Вселенная ограничена Создателем. А звезды – это дыры в тверди, через которые просвечивает Его святость. Как видишь, по крайней мере, насчет тверди они оказались правы.

– Ты – офигенно узколобый фанатик, – Богдан сжал тонкие губы, всем видом показывая, что я ему не указ. – В этой зеркальной тверди дырок никаких нет. Получается, что древние ошибались. Ничего оттуда не сияет, только пропадает неизвестно куда, как в черную дыру. А стало быть, и бога никакого нет, скорее уж дьявол. И надеяться, кроме как на себя, нам тоже не на кого. Это плохая новость. Но есть и хорошая. Ты же у нас любитель хороших новостей.

– Ну-ка?

Он возбужденно замахал руками.

– Раз уж мы достигли края Вселенной, то теоретически это может означать, что Вселенная начала сжиматься. И если мы пробудем здесь офигенно долго, то нам посчастливится когда-нибудь вернуться домой.

От его ухающего смеха мне стало не по себе.

– Оптимистичный прогноз, нечего сказать. Сделаем вылазку. Попытаемся определить природу барьера. Сидеть здесь вечность, пялясь в твое уродливое отражение в кривом зеркале, я не собираюсь.

* * *

Наш корабль разворотил барьер, как десертная ложка шоколадный пудинг. Частицы зеркала, оторванные силой удара, повисли в невесомости жирными черными каплями. Словно в фасеточных глазах гигантской пчелы, в них отражались мы с Богданом и остальной наш экипаж, плавающий рядом в небольшом контейнере.

Облюбовав два небольших фрагмента размером с куриное яйцо, я активизировал ловушку. Еще миг – и черные блестящие шарики попали в заточение.

– Возвращаемся, Богдан.

Он не ответил. Рыжий вплотную подплыл к барьеру. Черная гладь выгнулась к нему, точно вздохнула. Богдан протянул руку.

– Ты только посмотри, – прошептал он. Зеркало подернулась нежной рябью, почувствовав его присутствие.

– Не трожь!

– Оно… отреагировало на меня. Зеркало живое!

– Никаких контактов с ним до первоначального исследования образцов. Я запрещаю.

Он подчинился. Может, тоже почувствовал опасность?

На корабле он злился и угрюмо молчал. Я не возражал. Наконец-то он заткнулся и перестал мучить меня своими бессмысленными рассуждениями о тщете всего сущего. Злится? Замечательно! Значит, дело идет на поправку. Мне больше не нужно его сторожить. Мы наскоро перекусили, и впервые за долгое время я отрубился.

Мы выходили из Троицкой церкви после венчания. В ушах звенели слова священника: «Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть». Такой красивой Лену я еще не видел. Легкое струящееся платье подчеркивало ее изящную фигуру. А духи… Одна плоть. Одна! Хотелось подхватить ее на руки и сбежать подальше от сослуживцев и родни. Но я обещал им небольшую пирушку в ресторанчике напротив. Сердце билось часто-часто каждый раз, когда Ленка сжимала мою руку. Я все-таки это сделал!

– Что ты сделал? – Богдан выдернул меня из летнего сна. Такого реального, что я мог поклясться, всё было по-настоящему. Венцы, свечи, песнопения. В воздухе еще витал тонкий аромат духов моей Ленки. Я кое-как сдержался, чтобы не сцепиться с ним.

– Где образцы?

Ловушка была пуста.