Tempus Colligendi

— Ох, простите, профессор, я вам, кажется... на ногу... наступил... Во!

Поттер отошел, довольный делом рук своих. Гермиона торопливо сомкнула губы, утерла слезы со щек — и на некоторое время ее лицо приобрело чрезвычайно задумчивое выражение, так знакомое ее родителям. Когда человек ощупывает языком собственные зубы — душа его не здесь.

Снейп, чуть прихрамывая, уже отошел к Малфою, решая его проблему, похоже, тем же способом. Ну да, неудивительно, что старый нетопырь понимает в оперативном разочаровании. Гойла, правда, он просто погнал в Больничное крыло.

— Так-так-так, — резюмировал Снейп после того, как вопли Драко утихли. — Пятьдесят очков с Гриффиндора, Поттер и Уизли — на отработку. Это научит вас быть спокойнее, хотя кого я обманываю?

— Эм, всех? — усмехнулся Поттер. Снейп остановился на полушаге. — Сэр, я всего лишь помешал Драко Малфою позорить себя в глазах своих чистокровных друзей. Он, оказывается, стыдится славного имени Патриса, а может быть, даже и Селестина Мальфуа! — Драко снова помрачнел, но теперь только кусал новообретенные губы. — Подумайте, сэр! Основателя своего же рода! Куда мы, спрашивается, катимся?

Драко снова схватился за палочку.

— Фурун..., — но желтоватая ладонь Снейпа запечатала ему рот не менее надежно, чем это удалось сделать Гарри.

— Минус пятнадцать очков с Гриффиндора за интерес к тому, что вас не касается.

— Сэр! Магическое родословие есть в программе профессора Бинса. Я слушал!

— Минус пять. За вранье.

— Да вы меня проэкзаменуйте, — Поттер не мог остановиться. Несмотря на то, что Гермионе Снейп в этот раз ничего не сказал — Гарри-то это помнил! — Вот хотите При..., — сладостная пауза, — Певереллов?

Снейп прикрыл глаза. Ладонь его потянулась к виску, но встала на полдороги. Тихо, с подсердечной ненавистью он проговорил.

— Минус пять за попытку прикрыть знанием чужого предмета незнание моего. В класс.

* * *

Спустя пять минут они уже расселись за партами. Гарри сел с Гермионой, Рон — сбоку, один: Невилл, как бывало перед Снейпом, занемог непритворно.

— Слышь, Гарри, а кто такой этот самый Патрис-то? — Рон толкнул его локтем, — Основатель хоречьего рода?

— Значит, какой-нибудь рыцарь в сияющей броне, — проговорила Гермиона с так подобающим теме урока ядом.

— Интереснее, — хмыкнул Гарри. — Благородный, древний род Малфоев берет свое начало с Патриса Мальфуа, парижского сапожника, участника Парижской Коммуны — долго объяснять, что это, но аристократов они, кажется, вешали. Если я не путаю.

Рон захихикал, оценив иронию. Гермиона молчала.

— Так от, когда их раскатали, тот бежал в Лондон с женой. Уже там у них родился сын Селестин, которому в одиннадцать пришло письмецо зелеными чернилами. А вот его сынок, Абраксас, уже ТАК драл фасон, что Мерлин мой!

Рон закусил перо. Но с другой стороны в ладонь Гарри впилось пять острых ноготков.

— Так. А теперь рассказывай, откуда ты все это знаешь, — Гермиона, казалось, говорила на чистом Серпентарго. — И не только это.

— Я..., — Гарри на миг смешался, но тут в аудиторию вбежал Колин Криви.

— Судьи вызывают Чемпиона Поттера! — гордо провозгласил он.

XI. Под прессом прессы

Гарри тащился за Колином и ругал себя последними словами. Ну вот, старая вешалка, доигрался, так тебя. Память сорокалетнего мужика, как выяснилось, нет-нет, да и пасует перед неоформившимися железами подростка, и теперь придется судорожно отбрехиваться перед девицей, которая на твоем вранье съела никак не меньше Пушка со всеми тремя головами.

Ну что, что он ей скажет? Не рассказывать же, что историю о парижском сапожнике ему поведал по пьяному делу сам Драко, при этом смеясь: «Нет, ну Поттер, ну ты представь — меня это серьезно оскорбляло! А сейчас вижу — молодец Селестин, сделал себе будущее, и молодец Абраксас, сделал себе прошлое. Вот так и я...».

Не рассказывать же про трехмесячную стажировку в Мунго раз в три года, или про сотни ран, которые ему довелось затягивать в пыльных горах и мокрых лесах? И сколько еще будет вещей, про которые ей знать, во-первых, рано, а во-вторых, не нужно. Не рассказывать же ей, что у нее будет от Рона двое детей, а рыжий будет слишком ленив, чтобы изменять ей даже в командировках?

Обидно. Досадно. Но ладно.

В искомой комнатке все уже собрались: толы расставлены, скатерти наглажены, чемпионы высажены. Почитывает маленькую книжечку Амелия Боунс, поминутно поправляя монокль; откинулся на спинку и смотрит в потолок Седрик, привычно хмурится Крам в уголке.

И — о да, Рита Скитер, вон она, пытается что-то вытянуть из несколько ожившей Флер. Такой Риту Гарри не видел уже долгие годы — он запомнил ее сухонькой подвижной старушкой, окруженной молоденькими ученицами и громогласно посылающей их за кофе и сплетнями.

Рита умерла всего лишь за два года до него самого, в здравом уме и твердой памяти — сердце. Когда-то Гарри готов был ее убить, но на похороны пришел — ему просто нравилась своя собственная биография в ее исполнении. Как он сказал в надгробной речи, «я сожалею только о том, что никогда не был настолько хитрым ублюдком, каким Рита меня описала».