Домой Тэмуджин возвращался со смешанным чувством. Сарахай завещает ему своих внуков, лишь бы он сам поднял свое знамя. Есть и другие, которые пойдут за ним. Значит, выбор он сделал верный, когда отказался отдавать знамя Даритаю. «В главном я прав! – посветлело у него на душе, но тут же вмешалось другое: – Утром нас покинут все, и мы останемся одни в голой степи».
Подходя к своему айлу, он оглянулся по окрестностям, еще недавно таким родным и знакомым, а теперь будто затаившим угрозу и месть.
XXIV
Утром в предрассветных сумерках на опушке западного леса долго выла волчица. Тэмуджин проснулся, сквозь уходящий сон послушал далекую песню зверя и вспомнил, что сегодня должны укочевать от них айлы подданных. Вскочил, быстро оделся под светом догорающего в очаге огня. Матери в юрте не было. Он оглянулся на лежащих тесным рядом братьев, посапывающих под широким бараньим одеялом, и вышел в холодную утреннюю полумглу.
Небо на востоке едва засинело; тускнея, светили не по-летнему крупные звезды. На склоне ярко желтела половина лунного круга. Ветер ровно дул с запада и призывный вой волчицы, несмотря на неблизкое расстояние, слышался отчетливо.
Тэмуджин помочился на стылую землю за кожевенной юртой и, пройдя дальше, замер: там, где еще вечером стояли юрты подданных, было уже пусто. Изумленно оглядевшись, Тэмуджин пошел назад, решив зайти в малую юрту, посмотреть, там ли мать, и тут ему будто почудились людские голоса. Прислушавшись, он уловил еле различимый топот копыт с восточной стороны айла. Он быстро перешел к малой юрте и, обойдя ее, в сотне шагов увидел двух приближающихся всадников. Напрягая зрение, по мастям лошадей угадал в них мать Оэлун и Сочигэл. До него донеслись обрывки разговора.
– Рабынь хоть двоих надо было оставить, – недовольно говорила Сочигэл.
– Мы не прокормим много людей, – мягко, будто оправдываясь, убеждала ее мать Оэлун. – Теперь нам придется беречь еду, а для самих себя мы и сами управимся.
– А коров зачем всех отдали? – не унималась та.
– Их мы все равно не сбережем, если они не подохнут в весеннюю бескормицу, то волки съедят…
– Может и не съедят? У нас сыновья с луками…
– Если волки не съедят, то разбойники нападут. Нам сейчас нельзя привлекать к себе чье-то внимание и детей своих к опасности толкать. А за этими двумя мы уж как-нибудь присмотрим. Они удоистые и младшим на зиму молока хватит…
Заметив его, стоявшего при лунном свете у юрты, Оэлун прекратила разговор. Приблизившись, она окликнула:
– Это ты, Тэмуджин?
– Я, – недовольно ответил он.
С языка его так и срывался горький упрек к ним, что не разбудили попрощаться с подданными, но он не мог этого сделать: мужчина должен просыпаться сам. Матери проехали мимо него и спешились у коновязи.
– Разбуди Бэктэра и зайдите вместе в большую юрту, – сказала Оэлун, привязывая кобылу и обращаясь к Сочигэл. – Надо нам всем собраться и поговорить.
Тэмуджин зашел вслед за матерью в большую юрту. В очаге тускло светились прикрытые сероватым пеплом угли. Подсев, он подбросил на них крупные куски аргала и ждал, когда они разгорятся. Топливо густо задымилось сизо-белым облаком и враз загорелось, осветив юрту, заиграло на решетчатых стенах красноватыми отсветами.
Мать расставила на столе еду, на середину поставила домбо с архи. Поставила на очаг котел с отваренной вчерашним вечером бараниной. Тэмуджин равнодушно смотрел на огонь. Она взглянула на него и сказала:
– Ночью приходил Сарахай и предупредил нас об уходе, но тебя он просил не будить.
– Почему? – быстро спросил Тэмуджин.
– Он сказал: пусть наш нойон не увидит, как его подданные будут уходить как воры, прикрывшись ночной темнотой. Ему будет легче простить их, сказал он, когда в будущем они придут к нему с поклоном.
У Тэмуджина сразу полегчало на душе.
Зашли Сочигэл и Бэктэр. Тэмуджин пересел на хоймор.
– Садитесь к столу! – Оэлун расставила четыре тяжелые бронзовые чаши. – Тэмуджин, разлей архи.
– О-о, как наша мать сегодня расщедрилась!.. – Сочигэл заблестевшими глазами оглядела стол, хлопнула в ладоши. – Что, будем пировать?
– Будем пировать, – Оэлун закончила с приготовлениями и села на свое место по левую руку Тэмуджина. – И еще нам надо хорошенько поговорить между собой. Ну, садитесь.
Бэктэр сел по правую руку. Сочигэл – ниже Оэлун.
– Ну, – Оэлун взяла свою чашу, долгим испытующим взглядом посмотрела сначала на Бэктэра, потом на Тэмуджина. – Впервые мы, ваши матери, поднимаем винные чаши со своими сыновьями. С сегодняшнего дня вы становитесь для нас взрослыми мужчинами. Поэтому отныне вы и жить и мыслить должны как взрослые люди, а не как малые дети. Понимаете вы меня или нет?
– Да…
– Да, – оба, нахмурившись, ожидая нудных наставлений, опустили глаза.