Тэмуджин. Книга 1

– Он один не доедет, – старик оглянулся на Буралдая. – Его нужно отвезти. Сделайте зыбку из воловьей шкуры и везите ночами, дневную жару не выдержит. Я дам травы, сделайте отвар и пусть пьет в дороге, это немного продлит ему жизнь. Коней подберите с мягким ходом, лучше иноходцев, чтобы не трясло. Этой ночью трогайтесь. После захода солнца нужно принести восточным богам черную овцу. Позовите черного шамана, он все сделает.

С темнотой с десяток всадников выехали из айла и двинулись на северо-запад, по направлению к верховьям Онона. В середине маленькой колонны четверо бережно несли зыбку с лежащим на ней Есугеем.

Часто проваливаясь в забытье, и снова приходя в себя, он полузакрытыми глазами смотрел на беспорядочно перемешавшиеся в небесной бездне звезды. Думал об одном: кто передал татарам о том, что он будет пересекать сухую степь между Керуленом и Ононом? Больше всех его смерть нужна Таргудаю, и по своим повадкам только он из всех борджигинских нойонов мог это сделать. Но он должен был от кого-то узнать о его поездке. В случайность Есугей не верил: слишком мало времени прошло с того дня, когда он огласил свое решение женить сына. Времени было только на то, чтобы кто-то сообщил Таргудаю и тот немедленно послал гонцов к татарам, а те, не жалея коней, примчались к ручью у горы Улан, где сходятся тропы между Ононом и Керуленом. А чаще всех к Таргудаю в последнее время ездил Алтан. Есугей снова вспомнил последнюю их встречу, слова его: «Пощипал тебя Таргудай, смотри, как бы совсем не придавил…»

Еще раз обдумав, Есугей окончательно решил: Алтан ему угрожал, а не пустыми словами бросался. И сказать так он мог, только если вступил в прямой сговор с Таргудаем.

«Ведь об этом я и раньше догадывался, – с досадой думал Есугей. – Все было видно и по делам Таргудая, и по словам Алтана. А теперь поздно…»

XVI

Есугея привезли домой на второе утро. В курене уже подоили коров и кобылиц, отгоняли стада в степь. Айлы пребывали в утренней суете, женщины спешили управиться с молочными работами, пока не прокисло, доливали в хурунгу, сбивали масло и перегоняли вино. Перед куренем мальчишки с криками отделяли телят от маток, гнали их в разные стороны.

Под изумленные взгляды куренных харачу, хлопотавших у юрт, конные с необычной ношей стремительно прорысили к середине куреня. Есугей, от сильного озноба укрытый тяжелой козьей дохой, лежал в беспамятстве. Смертная бледность уже тронула нос и обе щеки, лоб покрылся липкой испариной.

Ехавший впереди всех Буралдай резко остановил храпящего, запотевшего от скачки жеребца, и спросил у прохожей женщины:

– Где стоит айл Есугея-нойона?

– Вот эти белые юрты, что стоят кругом, – вытянув руку в сторону, та с любопытством вытягивала шею, пытаясь разглядеть человека в зыбке. – А кто это с вами, раненый? Вы, кажется, эхиресы, по говору…

Конные молча повернули к айлу Есугея, шагом проехали внутрь и, остановившись у внешнего очага, осторожно опустили зыбку на землю.

Из большой юрты вышел Хасар. Оставшись старшим в доме, он теперь носил шапку из белого войлока и был перепоясан новым ремнем, с которого свисал кривой нож в кожаных ножнах. Он изумленно оглядел незнакомых людей, и только потом посмотрел на лежащего в зыбке Есугея.

– Отец! – подбежав, падая на колени, он искривил в испуге лицо. – Отец, что с тобой?

– Что с ним, он ранен? – Оэлун, выбежавшая на голос сына, растерянно оглядывая лица незнакомцев, прошла вперед, опустилась на колени. – Жив?

– Жив, – устало сказал Буралдай, шапкой вытирая с лица пот и оглядывая детей, столпившихся перед ним. – Его отравили татары.

– Какие татары? – Оэлун подняла голову и непонимающе смотрела на него. – А где сын?

– Он был один. Ехал с востока и у Хуйтэна вышел на наш айл…

«Ехал один, с востока, значит, был на обратном пути… – немного успокоилась Оэлун. – Есугей сына не бросит».

Его занесли в юрту, уложили на кровать. Слуги побежали оповещать сородичей.

Старик-лекарь выпустил кровь. На немой вопрос Оэлун он отвел взгляд в сторону и отрицательно покачал головой.

– Когда? – сиплым от волнения голосом спросила Оэлун.

– Дня через два, – неуверенно ответил старик.

Через некоторое время Есугей пришел в себя.

Первым из братьев прибежал Даритай. Крадущимся шагом вошел в юрту, испуганно глядя на него, присел рядом. Есугей долго смотрел на него из-под пожелтевших век. Слабым, изменившимся голосом сказал:

– Остаешься один. Я ухожу к отцу.

– Да, брат, – Даритай всхлипнул, опустив голову, уронил слезу.

– Подожди, – остановил его Есугей. – Времени мало… пошли гонцов к моему тысячнику Сагану. Пусть поднимет свои сотни и расставит их здесь, рядом с куренем… – он помолчал, болезненно сморщив лоб, раздумывая. – Потом найди Мэнлига, пусть сейчас же придет ко мне…

После того, как вышел Даритай, почти сразу же пришли дед Тодоен, Хутугта и Бури Бухэ. Чуть позже подошел Ехэ Цэрэн. Молча расселись у кровати.

– Где дети Хутулы? – нетвердым взглядом кося по сторонам, спросил Есугей.

– Их нет дома, – тихо отозвалась Оэлун, наливавшая вино гостям. – Сказали, что уехали в табуны.