Тэмуджин. Книга 1

Борджигинские курени один за другим укочевывали с опустошенных летников вниз по Онону, на новые пастбища, но кияты, обычно начинавшие кочевку среди первых, на этот раз не тронулись с места. Нойоны, отдавая дань покойному Есугею, на общем совете решили до зимы оставаться на старом месте, перегнав на осенние пастбища лишь табуны с айлами пастухов и часть войска для караулов.

Для Оэлун такое решение нойонов было лучшим из всего, что она могла желать в своем положении. Суматоха перекочевки и хлопоты по обживанию нового места, да еще без привычной и надежной опоры Есугея, могли окончательно сбить ее с толку, запутать ей и без того ослабевший от внезапного горя ум. Здесь, на старом месте, Оэлун рассчитывала оправиться от удара, набрать силы для того, чтобы поднимать осиротевших детей.

Она по-прежнему затемно вставала по утрам, будила рабынь и сыновей, сама присматривала за работами в айле. Детей своих, как и раньше, она держала в строгости, подавляя в себе жалость, наказывала за шалости сыромятным ремнем. В айле у нее все шло по старому порядку, ничего не изменилось, будто Есугей не покинул их навсегда, а всего лишь на несколько дней отлучился по своим владениям. Сама она чаще стала впрягаться в работу. Вместе с рабынями она бралась за тяжелую кожемялку, сбивала масло, шила на зиму овчинные штаны и шубы. И, забываясь в трудах, понемногу растрясала тяжесть на сердце, приходила в себя.

Дети по-разному переживали потерю отца. Тэмуджин, прибыв домой вместе с Мэнлигом на восьмой день после похорон, сразу же поехал на могилу и провел там всю ночь. Оэлун, боясь за него, дважды выезжала вместе с Хасаром к могильнику. Издали они видели Тэмуджина, неподвижно сидящего у крохотного костерка и, не смея ему мешать, возвращались домой.

На рассвете Тэмуджин пришел домой с пугающе изменившимся лицом; тяжелый, неподвижный его взгляд стал поразительно похож на отцовский во время его глубоких раздумий. Подавая ему еду, Оэлун с удивлением вглядывалась в него и тут впервые увидела глубокую косую складку, пролегшую у него между бровями – такую же, какая была у Есугея. Сидя на хойморе, на месте отца, Тэмуджин медленно жевал творог, запивая хурунгой – всем видом сам Есугей в ранней молодости.

«Уж не дух ли отца переселился в сына этой ночью? – внезапно подумала она и ужаснулась своей догадке. – Не хочет ли Есугей и сына увести за собой?»

– О чем ты говорил с отцом? – спросила она и, чувствуя, что голос выдал ее беспокойство, пошла напрямик: – Отец тебе сказал что-нибудь?

– Не бойся, мать, – Тэмуджин взглянул на нее и глаза его снова помягчели, блеснули прежним детским теплом. – Я не уйду от вас.

У Оэлун отлегло от сердца, и от радости она не сразу осознала то, что Тэмуджин сам проник в ее мысли и прочитал их, как будто увидел в архи, как это делают шаманы. Позже, когда она опомнилась и до ее сознания дошло это, она с изумлением и страхом оглянулась на него и хотела спросить, как это у него получилось, но тот снова ушел в свои мысли, неподвижно восседая на войлоке, выпрямив спину, с каменным лицом глядел перед собой.

Хасар прятал тоску за своим задиристым нравом, чаще стал заводить драки со сверстниками и всякий раз приходил то с синяком под глазом, то с распухшими губами. И еще он стал часто повторять неведомо где услышанные слова о том, что отец теперь служит ближним нойоном у самого Хабул-хана. Хачиун, глядя на Хасара, тоже бодрился и всюду, где попало, повторял его слова.

Бэктэр после смерти отца внешне ничем не изменился, только чаще стал кривить рот в загадочной усмешке и, по всем приметам, еще больше отдалился от родных. Один лишь Бэлгутэй, казалось, по-настоящему горевал по отцу. Раньше беспечный и разговорчивый, теперь он молча ходил по айлу, подавленно опустив плечи, и отказывался от игр со сверстниками. Он стал мало есть и заметно похудел, чем беспокоил обеих матерей. Боясь, что он заболеет, Сочигэл ругалась и кричала на него, Оэлун уговаривала съесть лишний кусок, подлаживая еду повкуснее.

Тэмугэ, изредка вспоминая про отца, расспрашивал, где он. Ему говорили, что он пасет небесных коней и тот, задрав голову, старательно рассматривал проплывающие облака, пытаясь увидеть на них отца.

Каждый по своему переживал постигшее их горе. Одна лишь годовалая Тэмулун, не понимая еще ничего, весело смеялась, увидев залетевшую в юрту птичку, слепо тыкающуюся в решетчатые стены сумрачного человеческого жилья, ища выхода на волю; плакала, когда Тэмугэ отбирал у нее отваренную утиную ножку и, через малое время забыв про все, беспечно болтала о чем-то на своем детском языке.

Братья Есугея в последнее время редко показывались в курене. Вскоре после похорон они начали готовить табуны к перекочевке, затем ездили на осенние пастбища, делили урочища между улусами, расставляли караулы и курени своих тысяч.