Лишь рассказ нукеров о том, какой дорогой ушли меркиты и до какого места они их проводили Тэмуджин выслушал внимательно.
– С того места, где Минж[25]
выходит из гор в открытую долину, мы повернули назад, – сказал Боорчи, – отсюда будет три дня пути.– Видели Бортэ? – спросил Тэмуджин.
– Да, – коротко сказал Боорчи.
– Она всю дорогу ехала на одной лошади с Хоахчин, – добавил Джэлмэ.
– Меркиты трогали ее?
Отводя взгляды в стороны, нукеры кивнули головами. Краснея от стыда перед ними и матерью, Тэмуджин насильно выдавил из себя:
– Сколько раз?
– Пока мы шли за ними, они трижды ночевали в горах, – хмурясь, тяжело подбирая слова, говорил Боорчи. – Ставили походные майханы, заводили туда Бортэ и мать Сочигэл, и сами заходили к ним…
Прижившаяся в груди боль, – еще с того мгновения, когда он увидел с горы, как меркитские нойоны уединялись в юрте с ее Бортэ, – все это время нывшая где-то под сердцем, снова разгорелась, овладела им. Тэмуджин невольно взглянул на женскую сторону, где раньше была постель Бортэ. Вновь будто наяву представилось ему, как они здесь давили ее, срывали с нее одежды, ему стало трудно дышать. Будто задохнувшись от дыма, он вскочил на ноги, выбежал наружу.
Дождь все накрапывал. Тэмуджин пошел к реке, сел на мокрый прибрежный камень. Долго смотрел, как поверхность реки рябит под дождевыми каплями. Из головы не уходили мысли о Бортэ.
Сзади раздались шаги по травянистой тропе; по мягкой поступи Тэмуджин узнал мать.
– Иди спать, сынок, тебе надо набираться сил, – она подошла, положила руку ему на голову.
Отвращение вновь охватило его, когда он подумал, что надо возвращаться в большой чум.
– Спать буду в малом чуме, – хрипло сказал он.
– Хорошо, – сразу согласилась мать.
Тэмуджин с трудом поднялся на ноги. Шесть дней и ночей в седле, почти без сна, сказывались только теперь, когда он добрался до стойбища. Почти враз обессилев, он как пьяный дошел до чернеющего входа в чум, разглядел принесенную кем-то кучу травы у правой стены, рухнул на нее ничком и тут же провалился в омут глубокого, беспамятного сна.
Позже мать принесла свой старый ягнячий халат, бережно укрыла его. Присев рядом и удерживая в себе прорывающийся из груди плач, она беззвучно всхлипывала, сквозь слезы глядя на него, сонного. Боясь разбудить, почти не касаясь, проводила ладонью по его волосам, стянутым сзади в тугую косу, жалостливо смотрела ему в нахмуренное даже во сне лицо.
V
Тэмуджин проснулся на другой день после полудня. Разбудил его стук копыт. Вскочив с травяной подстилки, он быстро выглянул наружу.
У коновязи спешивались Хасар и Бэлгутэй. Хачиун и Тэмугэ принимали у них поводья. Небо было чисто, солнце подбиралось к зениту, набирая жару, подсушивало влажную после дождя землю.
Из большого чума вышла мать. Прикрываясь от солнца ладонью, она пристально оглядывала прибывших сыновей.
Тэмуджин дождался, когда братья поздороваются с матерью, и тут же окликнул их. Усадив их перед собой, приказал:
– Рассказывайте.
Бэлгутэй переглянулся с Хасаром, тот кивнул. Бэлгутэй встал и отступил к двери. Расправил плечи и, подняв голову повыше, как настоящий посол, торжественным голосом возгласил:
– Джамуха-нойон передал свое слово:
У Тэмуджина разом потеплело в груди, он восторженно и удивленно перебирал в уме слова, искусно сложенные андой.
«Зря я на него обиделся из-за пустого, – с благодарным чувством думал он, – прекрасный парень и хороший друг, только, может быть, немного ветреный… – И улыбнулся про себя, вспоминая давнее прошлое. – Изучил ли ты волчий язык, брат Джамуха, как похвалялся, это мы посмотрим, но человечьим языком, видно, овладел неплохо…»
Тэмуджин очнулся от мимолетных раздумий, посмотрел на братьев. Бэлгутэй уже сел на место.
– Ну, а теперь расскажите все по порядку.
Хасар, исполненный гордости от важного дела, порученного ему, сурово сдвинул брови, начал неспешно: