Тэмуджин. Книга 4

– Кто же гнет палку, не дав ей хорошенько размочиться? – укорил он его, когда Боорчи поздним вечером вернулся к родительскому очагу и поведал ему о своей неудаче. – Ты бы хоть заранее весть подал, предупредил людей, чтобы они успели подумать, решить свои дела. А сейчас ты прискакал, шум поднял, взбудоражил весь курень, будто на нас татары или онгуты напали… Вот вы, молодые, все хотите сделать разом, наскоком, а ведь так не делается, так можно все дело испортить. Даже те, кто хотел идти, глядя на тебя, могут передумать.

Узнав о походе Тэмуджина на Онон, Боорчи не стал дожидаться ответа от остальных друзей. С теми немногими, кто согласился идти с ним, он устремился на Хурх. Не застав там Тэмуджина, по его следу он вернулся на Керулен.

XVIII

В течение нескольких дней после этого с Онона на верхний Керулен непрерывным потоком тянулись табуны и кочевья старых подданных Есугея. Больше семнадцати тысяч лошадей, девять с половиной тысяч коров и быков, тридцать тысяч овец и коз, около двухсот восьмидесяти верблюдов прошли косяками, оглашая дорогу топотом, мыком и ржанием. Четыре тысячи шестьсот восемнадцать айлов бывших табунщиков, коровьих и овечьих пастухов, дойщиков кобыл, рабов покойного Есугея-нойона возвращались в восстановленный улус, под старое знамя. С радостным шумом проезжал весь этот народ по степи – с обильными возлияниями, со смехом и песнями, разносившимися с набитых людьми арб и в толпах разнаряженных всадников – будто шли какие-то свадебные поездки, а не простые кочевья. Войсковые тысячи охраняли их, идя следом, осматривая окрестности дальними и ближними разъездами.

Тэмуджин пробыл дома лишь одну ночь. Лежа рядом с Бортэ, он почти до утра не мог заснуть: его охватывало волнение перед возвращением отцовских подданных, мешанина разных мыслей накатывала со всех сторон. С трудом верилось, что наконец-то он смог полностью собрать отцовские владения.

Несколько раз за ночь он вставал, выходил из юрты, ходил босиком по холодной траве и подолгу стоял у коновязи, глубоко вдыхая прохладный ночной воздух, глядя на звезды. Думал об отце, чувствуя, что тот все так же наблюдает за ним, зная, что отец доволен им. И, удовлетворенный осознанием того, что все, что до сих пор он делал, было верно, что, как бы ни было ему трудно, он не оступился, не совершил ошибки и в конце концов исполнил то, что временами казалось неисполнимым, он шел обратно в юрту и ложился, но долго еще ворочался и вздыхал.

Лишь под утро он забылся коротким, мгновением промелькнувшим сном.

Наутро он облачился в новые, покрытые тонкими железными пластинами доспехи, надел отцовский, с пышной белой кистью из лошадиной гривы, шлем, подпоясался отцовским же боевым ремнем.

Ему заседлали отцовского черного жеребца, который незадолго до его последней поездки был отпущен на попас и все эти годы содержался у тысячника Сагана в войсковом табуне.

В дорогу вместе с ним собирались четверо младших братьев – на семейном совете решили, что народ должен увидеть всех наследников Есугея-нойона.

Хасару Тэмуджин отдал те доспехи, которые еще весной подарил ему хан Тогорил – вместе со шлемом, которые уже становились ему тесны (так он вырос за минувшее лето). Видно было, как Хасар обрадовался подарку, хотя и старался не слишком показывать это. Улыбчиво хмуря лицо, он нарядился в доспехи и шлем, повернулся перед младшими братьями, коротко спросил у Бэлгутэя:

– Ну, как они на мне?

– Как будто на тебя сделаны. – Тот восхищенно цокнул языком. – Ты как нойон смотришься в них.

Сопровождаемые новым охранным отрядом во главе с Джэлмэ и Боорчи, они выехали из куреня на северо-восточную сторону. Вслед им кропили молоком мать и Бортэ, да два ветхих старика (бывшие ближние нукеры деда Бартана) брызгали арзой и хорзой духам их предков – хану Хабулу, тому же Бартану, Есугею-нойону.

Вез с собой Тэмуджин отцовский онгон, который был бережно уложен в черную бархатную суму и приторочен к седлу.

К вечеру они прибыли на место. Севернее от того места, откуда недавно выдвигалось войско Тэмуджина на Онон, под склоном сопки стали походным станом, натянув старый, знакомый всем подданным отцовский шатер. У маленькой степной речки в сухом ивняке воины наломали сучьев, натаскали к той стороне, откуда должны были подойти прибывающие кочевья, и сложили их в две кучи – для костров, чтобы между ними могли пройти подданные и очиститься огнем, прежде чем подойти к знамени и онгону Есугея.

Знамя по очереди держали Хасар и Бэлгутэй. Рядом врыли столб выше человеческого роста и прикрепили на нем отцовский онгон. Двое старых его нукеров с копьями стояли рядом, неся охрану. Тэмуджин вместе с нукерами посиживал у костра в ожидании встречи со своим народом.

На другое утро подошло первое кочевье в сопровождении трех сотен шестой тысячи. Бэлгутэй, стоявший со знаменем и неотрывно смотревший вдаль, первым заметил поднимающуюся за холмом серую тучу пыли, медленно относимую в сторону.

– Идут! – громко вскрикнул он, вскинув вперед руку.

Тэмуджин, отрываясь от своих мыслей, всмотрелся.