Тень

Он представил себе, как убийца медленно поднимается по склону и подходит к месту преступления. Сколько времени прошло с тех пор, как то место покинул он, Фаолан? А если бы он остался, то смог бы помешать преступлению? Попытался бы спасти щенка? Пока остальные усердно глодали кости, все эти вопросы мелькали в голове Фаолана и мешали сосредоточиться. Он подозревал, что история щенка не заканчивается тем, что обея бросила его на камне, но и подумать не мог, что она примет такой мрачный оборот.

Глодателям выделили особое логово для отдыха, но Фаолан предпочитал спать отдельно. Даже после целого дня, проведенного за работой, волки продолжали беседовать между собой долгими ночными часами. Они постоянно обсуждали детали состязаний, и это выводило Фаолана из себя. Все старались скрыть подробности своей истории, но им нравилось хвастаться своими задумками и особыми приемами, которыми они надеялись поразить судей. Фаолан пока не обдумал свою историю, и ему нечем было похвастаться. Но это его не волновало. Он знал, что рано или поздно что-нибудь придумает. Многие истории были посвящены уродствам волков и тому, как они их преодолевали. Особенно старалась Эдме, придумав рассказ о том, как перестала страдать от отсутствия глаза, который как бы воспарил ввысь и, словно всевидящее око, надзирал за ней с неба, придавая уверенность и вдохновение.

Крекл сосредоточился на своей отсутствующей лапе. Вместо нее, утверждал он, у него отросла лапа лохин, которая служила не хуже настоящей, да к тому же наделяла его особыми силами. Поэтому центральной сценой он сделал сцену своего прыжка на карибу во время охоты.

Хип предпочитал не распространяться о своей задумке, но, когда Тирлач принялся настаивать, пробормотал, что вырезает историю о неожиданных радостях смирения. «Это целая философская история о том, как важно занимать свое место, понимать, что ты самое низкое из созданий в Великой Цепи, и о том, что все в мире подчиняется неизменному порядку».

Тут Хип перевел глаза на Фаолана. Эдме показалось, что в них затаились презрение и еще какое-то чувство. Интересно, заметил ли Фаолан?

Пока Хип рассказывал о своей истории, Свистун громко зевнул. Сам он вырезал рассказ о своих ранних воспоминаниях, о том времени, когда искал дорогу в клан МакДункана и размышлял, не остаться ли одиночкой. Фаолану эта история показалась честной, но Хип усмехнулся:

— Могу ли я поинтересоваться, как Свистуну вообще пришла недостойная мысль покинуть свой благородный клан и на всю жизнь остаться одиночкой?

— Нет, не можешь, — резко отозвался Свистун. — Вот закончу кость, и сам всё увидишь. Если твой смиренный ум поймет ее.

Тирлач тоже не горел желанием рассказывать о своей истории, хотя временами давал кое-какие намеки. Но Фаолан даже этого не делал. Когда идея наконец-то созрела у него в голове, он убедился в том, что никто за ним не смотрит, и подошел к куче костей. Он выбрал таз сурка, потому что его по диагонали пересекала красивая серая трещина, напоминавшая по очертаниям реку, в которой его нашла Гром-Сердце. Рядом с ней было бледное пятно, напоминавшее их пещеру, где они провели лето. Фаолана всегда удивляло, почему другие глодатели не хотят подмечать мелкие детали, уже присутствующие на поверхности костей, — маленькие трещинки, впадины, тени. Правда, Хип однажды воспользовался уже имеющейся трещиной, но только однажды, когда выреза́л Фаолана, перепрыгивающего через огненную стену. И то она была настолько очевидной, что на нее невозможно было не обратить внимание. Сейчас же, насколько мог судить Фаолан, ни один глодатель специально не искал такие природные черты.

Если внимательно присмотреться, то почти на любой кости можно разглядеть целый пейзаж, и тогда остается его вырезать. На тазу сурка уже виднелись река, небо, летняя берлога. Отсутствовала только Гром-Сердце, но Фаолану не составит труда ее вырезать. История как бы сама проявлялась в кости, и зубы Фаолана буквально ныли от нетерпения поведать ее миру.

Однажды поздним вечером, через несколько дней после того, как глодатели приступили к своим костям, Фаолан увидел дерево с развилкой, в которой можно было уютно расположиться на ночь. В последний раз он взбирался на дерево, когда охотился на кугуара в Крайней Дали. Эта развилка находилась примерно на той же высоте и уж, во всяком случае, ниже огненной стены, через которую он успешно перепрыгнул.

Фаолану даже не потребовалось делать большой разбег. Только оказавшись в развилке, он увидел, что к ней примыкают еще две ветки, образуя нечто вроде гнезда или корзины, в которых совы переносят свои угли, только гораздо больше. Превосходное логово, если так можно было выразиться.