Тень

Человек готовит для них, а мальчик пьёт кофе, морщась от вкуса и вытирая губы. Кофе ему никогда не нравился, но здесь его принято пить, так что он приучает себя. Он избегает взгляда видящего, пока дядя не обращается к нему прямым текстом.

— Она мертва? — в его голосе звучит лёгкое удивление. — Ты сделал это по своей инициативе, племянник?

— По моей инициативе? — мальчик смотрит на пожилого видящего, поджав губы в суровую линию. — Ты мне сказал.

— Я сказал, что в этом может возникнуть необходимость, — признает пожилой видящий. — Да.

— И что? Разве это не одно и то же? — Нензи опускает взгляд в стол, его подбородок напрягается. — С каких пор твои «предложения» являются чем-то иным, кроме как приказами, дядя?

Услышав резкие нотки в своём голосе, он умолкает и смотрит на тарелку с яйцами, которую ставит перед ним человеческий повар. Разломив булочку, чтобы намазать её маслом, он игнорирует взгляд Меренье с другого конца кухни.

Человек сидит на подоконнике, курит сигарету в открытое окно и слушает их разговор.

— Я об этом позаботился, — бормочет Нензи. — Ты сказал, что скоро нам придётся сменить место, разве нет?

— Да, — видящий мягко щелкает языком, покосившись на Меренье. — Да, я так сказал.

Мальчик замечает, как они переглядываются.

— И где её тело, племянник? — вежливо спрашивает он.

— Я же тебе сказал. Под дубом в старом лесу. Возле развилки на Рачнелл.

Меренье вскидывает бровь, глядя на старика и кривя губы, но пожилой видящий поворачивается и вновь смотрит на мальчика, выражение его лица не меняется.

— Когда ты это сделал, племянник?

Мальчик медлит, словно размышляя. Он хмурится.

— Вскоре после того, как ты сказал. Может, через день или два. Не позднее.

Его дядя не отвечает, но продолжает всматриваться в его лицо.

Мальчик заставляет себя посмотреть в тарелку, затем берет на вилку немного яиц. Он молча ест, не позволяя своему разуму думать о том, что он кладёт в рот, не глядя на еду и не используя при этом свой свет.

— Её смерть расстраивает тебя, племянник? — спрашивает пожилой видящий.

Он чувствует, как напрягается его подбородок.

— Да.

— Почему?

— Она была моим другом.

Его дядя мягко щелкает языком.

— Мы это обсуждали, племянник.

— Знаю, — он снова тычет вилкой в еду, позволяя выражению своего лица ожесточиться. — Но Кучта была другой. Она была моим другом. Мне всё равно, что она человек. Мне всё равно, что это означало «привязанность» с моей стороны. Она была моим другом.

Его дядя щелкает языком.

В этот раз звук кажется слегка сочувственным.

— Твоё сердце достойно похвалы, племянник, — мягко говорит он. — Но это самообольщение нужно искоренить, если ты собираешься полностью выполнить свою работу здесь.

— Это не сердце, — говорит он, бросая на пожилого видящего предостерегающий взгляд. — Я наблюдаю. Я вижу, кто она, и я реагирую. Она была мне хорошим другом. Лучше любого другого.

— Она была человеком.

— Мне всё равно.

— А тебе не должно быть всё равно, племянник. Ибо в противном случае это может привести к твоей смерти. Ты вообще не можешь доверять им, племянник. Не по-настоящему. Не в такой манере, в которую тебе, очевидно, нравится верить.

Мальчик не отвечает. Он смотрит в окно каменного дома, держа в руке вилку и наблюдая за птицами на деревьях снаружи.

— Их умы так слабы, — напоминает ему дядя. — Они предадут тебя, даже сами того не зная, племянник. Любой видящий может подтолкнуть их к тому, чтобы предать тебя, и они даже не узнают об этом. Их можно подтолкнуть и вынудить приставить пистолет к твоей голове, нажать на курок. Они бы предали собственных детей, собственных супругов и родителей.

— Я знаю. Ты всё это говорил.

— Ты это видел, племянник. Ты видел это своими глазами… своим светом. Ты видишь это каждую неделю, судя по тому, что я слышу от людей в городе, — он слегка улыбается. — Ты видишь это с людьми, которых заманиваешь в свою постель.

Мальчик не поднимает взгляда, проглатывает полный рот яиц, затем тянется к толстому куску тоста.

— Я позаботился об этом, не так ли? — он сердито смотрит на пожилого видящего. — Я сделал, как ты просил. Не проси меня быть в восторге от этого. Не надо, дядя. Не сегодня. Я не в настроении лгать.

Глаза пожилого видящего продолжают изучать его лицо.

Выражение лица мальчика не меняется, пока он ест.

После очередной паузы его дядя вновь издаёт урчащий звук и как будто про себя щелкает языком.

Он отмахивается от их предыдущего разговора взмахом длинных белых пальцев и откидывается на спинку деревянной скамейки.

— Очень хорошо, — говорит он и вновь смотрит в лицо мальчика. Теперь пытливость там поуменьшилась, а то и вовсе отсутствует. — Все связи обрублены? С твоей человеческой школой?

— Да.

— Тогда мы можем вечером потренироваться? Ты и я?

Молодой видящий колеблется, затем смотрит на другого.

— Я думал, сегодня мы тренируемся днём, — осторожно говорит он.

Человек на подоконнике смеётся и выдыхает дым.

— Вечером занят, щенок? — когда мальчик лишь награждает его холодным взглядом, всё ещё жуя свой хлеб, человек хохочет громче. — Давай. Скажи ему. Скажи ему, чем ты занимаешься ночами, парень.