Тень

— Я думал, что обучил тебя лучше, — говорит его дядя с явным разочарованием в голосе. — Я думал, ты понял, Нензи, почему тебе жизненно важно не привязываться к таким вещам. Они не могут чувствовать так, как мы, племянник. Они не такие, как видящие. У них нет осознанности в их aleimi. Для них секс — это чисто животный акт, лишённый чувств. Во время соития они используют лишь их тела, Нензи… ничего больше.

Пожилой видящий издаёт серию презрительных щелчков.

— …С таким же успехом ты можешь воспользоваться рукой.

Мальчик смотрит на него, и боль узлом скручивается в груди. Он старается думать вопреки словам дяди, найти другие, лучшие слова, почему он не может этого сделать. Он пытается дать голос тому ужасу, что поднимается в его груди, той боли, что живёт там, но он не может.

Голос его дяди ударяет по любой логике, что живёт в его сознании.

— Думаешь, эта женщина заботится о тебе, племянник? — спрашивает он, и его голос холодным осколком пронзает воздух. — После всего того времени, что ты провёл с ней, с её телом, думаешь, она вообще о тебе думает? Что она не предаст тебя без секундного колебания при первой же возможности? Думаешь, она хочет от тебя, племянник, хоть чего-нибудь, кроме собственного выживания?

— И я не могу ей это дать?

Он выпаливает это почти с мольбой.

Его дядя прищуривается, сверля его взглядом.

— Это одна вещь, дядя, — говорит Нензи, усмиряя свой голос. — Обыденная вещь… как ты и говорил.

— Ты готов поставить под угрозу всю нашу миссию? Рискнуть нашей целью, позволив ей жить? Ты бы оставил в живых свидетельницу того, кто ты есть? Того, что мы делаем? — он предостерегающе щелкает языком. — Нензи. Неужели мы каждый раз обязаны возвращаться к этому? К всеобщему благу?

— Она может пойти с нами, — говорит он. — Она может пойти с нами, дядя. Я оставлю её…

Пожилой видящий качает головой с узким лицом, показывая отрицательный жест.

— Пожалуйста, дядя. Я не позволю ей сбежать.

— Ты уже слишком взрослый, чтобы держать человеческих питомцев, Нензи.

— Я сделал всё, о чем ты меня просил. Всё.

— Это не наказание, племянник. Ты должен её отпустить. Ты теперь становишься мужчиной. Пришло время избавиться от детских вещей. Пришло время проложить свой собственный путь в мире, включая и это.

Мальчик не может думать. Он держит пистолет, и оружие дрожит в его руке.

Единственное слово в его сознании — «нет».

Он смотрит на девушку. Слезы встают у него в горле, когда он смотрит на её лицо с промокшим кляпом, на спутанную гриву светло-каштановых волос. Он слышит правду в словах пожилого видящего. Он знает, что ей никогда не было до него дела. Он знает, что она всегда пыталась только выжить, делала с ним всё, что угодно, лишь бы сделать себя ценной. Он знает, что она смотрела на других людей с таким же желанием, как на него — может, даже с более сильным. Она знала, что у них есть власть над жизнью и смертью, а у него это есть только на словах, в его мольбе к ним.

— Я позволю ему, Нензи, — предостерегает Менлим. — Я позволю Меренье избавиться от неё так, как он пожелает. Я позволю ему и его друзьям растянуть этот процесс так долго, как им захочется.

Он медлит, показывая жест одной длинной белой рукой.

— А если это случится, тебе придётся смотреть, Нензи. Ты будешь смотреть, а когда он закончит, мы приведём другую девушку, и мы проделаем это снова… с самого начала. И снова, если тебе понадобится ещё один урок. И снова. Это будет продолжаться до тех пор, пока ты не научишься, племянник. Как и с любым другом уроком, который тебе преподали.

Мальчик смотрит на Меренье.

Высокий тощий человек был подростком, когда они впервые встретились. Теперь ему за тридцать. Меренье смотрит на мальчика в ответ, и в его тёмных глазах, в уверенной и комфортной жестокости таится тусклая искра интеллекта.

Мальчик знает, что он будет этим наслаждаться.

Плечи человека широкие, почти как у бойца. Его ладони крупные, но они могут быть ловкими и поразительно проворными, если он захочет. Его руки сильные, жилистые и мускулистые. Он смотрит мальчику в лицу, словно читает его в своей оценке, и улыбается. В его глазах мелькает искра удовольствия.

— Не делай этого, мальчик, — он насмешливо хихикает. — Будь мелкой девчонкой, какой ты и есть на самом деле. Скажи дяде-папочке нет, ты не можешь сделать больно курве, которая сосёт твой член. Скажи ему, что ты хочешь, чтобы я сделал это за тебя…

Мальчик закусывает щеку изнутри, так сильно, что ощущает вкус крови.

Он отводит взгляд от лица человека и сосредотачивается на пистолете в своих руках.

— Давай, — громче прикрикивает Меренье. — Позволь мне позабавиться с ней, маленький засранец. Ты знаешь, что тебе этого хочется. Я смотрел за тобой. Ты возбуждаешься, наблюдая, как я это делаю. Ты можешь сколько угодно притворяться, мелкий мудак, но я знаю, какой ты…

Он не смотрит на человека.

Меренье смеётся, повышая голос.