Тень

Степа послушно семенил за Фомичом через небольшой луг на пригорке. Он понял, что они идут в сторону реки и перекинутого через нее элегантного каменного пешеходного мостика. Степе нравилось идти через луг, ему нравилось дышать запахом травы… И вдруг он остановился как вкопанный. Он не чувствовал никакого запаха, но это было наименьшей из проблем. Степа внезапно понял, что с момента своего недавнего пробуждения он не дышит. Ну, то есть он делает механические вдох и выдох, но исключительно на автомате… его легкие не наполняются воздухом… Степа в панике пощупал себя за руки. Потрогал сначала правую, потом левую, потом схватился рукой за сердце – ничего.

Фомич оглянулся на согнувшегося в приступе страшного кашля Степу, и в глазах его проскользнула жалость.

– Ну вот. Я все думал, когда ты спохватишься. Не волнуйся, мусор, ты просто умер. Сдох то есть. И дышать тебе больше не требуется.

Степа упал на колени. Он смотрел на Фомича непонимающим и жалобным взглядом. Фомич опустился на корточки рядом со Степой и неожиданно ласково, почти по-отечески приобнял его за плечи.

– Так со всеми бывает, кто к нам попадает. Ты вроде бы говоришь и ходишь, но не дышишь. Мозг к этому не сразу привыкает, он пытается тебя убедить, что этого не может быть, что ты сейчас умрешь, но ты не волнуйся. Ты уже умер, и тебе нечего волноваться.

Степа закашлялся еще сильнее, и Фомич снова рассердился.

– Ты это прекращай. Мертвым кашель не требуется, это у тебя «фантомное», – Фомич сплюнул, как будто сложное заморское слово оставило у него во рту неприятный привкус. – Пройдет скоро. Знаешь, когда людям руки там отрезают или ноги… у них потом еще отрезанные конечности болят. Фантомные боли называются, мне профессор объяснял. Вот и у тебя так. Ты не дышишь, стало быть, и кашлять не можешь, но твой мозг тебя убеждает в обратном. Ты его не слушай, много он понимает. Ты умер. И как по мне, так это твое главное в жизни достижение.

Степа поднялся с земли и уставился на Фомича. Но, видимо пристыдившись своей минутной слабости, Фомич резко встал и тотчас отвернулся, но не настолько быстро, чтобы Степа не успел заметить маленькое аккуратное отверстие в основании его черепа. Степа таких отверстий по работе повидал много и отлично понимал, что именно его оставило. Фомич решительно двинулся вперед.

– С тобой уже все случилось, так что можешь больше не думать. Все. Слышал, как боговерующие на похоронах поют: «Идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание?» Вот ты как раз сейчас там. Ни боли, ни страха, ни любви, ни жалости мертвым не требуется, а ты мертвый, привыкай.

Они спускались к Яузе. Фомича явно утомил произнесенный монолог, поэтому они шли дальше молча. Степа же понял, что с ним происходит что-то странное и необъяснимое. В то, что он «умер», конечно, не верил, но, поскольку других объяснений происходящему пока не находилось, решил подождать с расспросами. Рано или поздно он увидит подсказку, схватится за нее, распутает эту странную историю и найдет всему рациональное объяснение. Пока же он решил действовать привычным для себя образом: жить как пассажир автобуса, дело которого сидеть и смотреть в окно, а уж водитель как-нибудь разберется, куда именно его привезти.

Они перешли через Яузу. У парапета набережной нервно прохаживалась изящная барышня в белом подвенечном платье, которое совсем не украшали шесть ножевых ранений. Увидев Фомича со Степой, барышня заметалась, а потом убежала. Фомич покачал головой.

– Говорят, уже двести лет тут мечется, все никак в себя прийти не может.

Степа проводил барышню взглядом, и они двинулись дальше в путь. Оказавшись в городе, Фомич пошел быстрее. Степа послушно следовал за ним, изредка замирая, глядя на причудливые дома или на встречавшихся им все чаще покойников. Если про себя Степа пока не понял, что к чему, то с прохожими все было довольно очевидно.

Почти на всех встреченных им людях были заметны следы насильственной смерти: пулевые и ножевые ранения, следы удушья или огня. Жители этой странной Москвы были каждый из какой-то своей эпохи: от одетых в шкуры угрюмых мужчин до красноармейцев, щеголей XIX века, панков с цветными ирокезами из девяностых и скучных старичков в чиновничьих костюмах неопределяемой эпохи – бессмысленные мелкие бюрократы всегда выглядели более-менее одинаково. Степа вертел головой и поминутно останавливался, вызывая явное раздражение Фомича.

Зайдя за угол, они столкнулись со слоном. Слон, почему-то без бивней, величественно и неторопливо шел в сторону реки, не вызывая ни у кого, кроме Степы, никакого удивления. Он повернул к нему большую голову с морщинистыми ушами, смерил покойного полицейского грустным взглядом и пошел дальше.

– Это что? – спросил оторопевший Степа.

– Слон это! Слон! Ты слона не видел, что ли, никогда?

Фомич явно не был расположен отвечать больше ни на какие вопросы, и Степа решил не настаивать, но на всякий случай запомнил себе слона на будущее.