Тень

Он огляделся. Все было готово. Взрыв произойдет не по команде, а по времени: ровно в пять утра. Еще оставалось двадцать минут, и Андрей Дмитриевич решил зайти внутрь и еще раз, третий, проверить все места, где была заложена взрывчатка. Он рассчитывал взрыв с невероятной тщательностью и хотел в последний раз убедиться, что его инструкции были исполнены в точности. Андрей Дмитриевич зашел в пустое тело храма. Храмом его по сути уже нельзя было назвать, после всех работ по демонтажу и всех взрывов стояла перед ним просто кирпичная коробка со скелетом купола сверху. Он прошелся вдоль стен, еще раз проверяя, все ли на месте. Все было идеально. Можно возвращаться. Но на пути к выходу Андрей Дмитриевич неудачно споткнулся и упал. И надо же было случиться, что упал он не просто так, а напоролся на торчащую из пола стальную арматурину, которую вбили здесь, чтобы цеплять за нее провода. Кусок арматуры пробил Андрею Дмитриевичу грудную клетку насквозь. И он бы выжил, если бы его нашли. Если бы кто-нибудь заметил, что он заходил в храм, или кто-нибудь услышал его жалобные крики. Но этого, к сожалению для него, не произошло. Часы пробили пять часов. Взрыв прошел идеально, и храм превратился в груду кирпичей – каким-то чудом устояла лишь часть углового купола. Тело Андрея Дмитриевича так и не нашли. Не доведется ему поехать в Ленинград, и могила архитектора Тона останется необоссанной.

Степа бежал. Сломя голову, куда глаза глядят. За спиной кричали и ругались стрельцы. Степа ждал, что они бросятся за ним в погоню, но, видимо, отходить от крыльца стрельцам было не велено. Старший из них – с окладистой бородой лопатой – лишь смачно плюнул ему вслед и грязно выругался. Степа облегченно выдохнул и побежал дальше. Он примерно запомнил дорогу, которой вел его к терему Фомич. До конца улицы, налево перед покосившейся церковью, стоящей посреди заросшего травой кладбища. Мимо исполинского дуба, и там должен быть мостик.

Степа остановился под дубом и огляделся. Рядом с деревом стоял аккуратный уютный домик с палисадником и качелями. Степа иногда встречал такие домики в Москве, в них чаще всего располагались какие-то казенные, очень неуютные учреждения и пахло бюрократией. Но этот домик выглядел обжитым, видимо, такова была та старая настоящая Москва, о которой писали в книгах. Книг этих Степа, конечно, не читал, но он чувствовал исходящий от домика уют и замешкался. Первый раз за последние сутки он неожиданно всем своим существом почувствовал спокойствие. На качелях сидел мальчик лет десяти в чистенькой матроске и читал книгу. Он поднял на Степу недоверчивые глаза и вдруг улыбнулся. Эта улыбка вывела Степана из равновесия: он не привык, чтобы ему улыбались, особенно дети. Степа посмотрел по сторонам и, убедившись, что его никто не преследует, уверенным шагом пошел к реке.