Тень Альбиона

Вскоре ноги сами привели его к церкви. Амьен не был кафедральным городом (хотя, как сардонически отметил про себя Уэссекс, и служил местом обитания «епископа» другого рода), но здешняя католическая церковь была достаточно велика, чтобы использовать ее в каких угодно практических целях. Готические своды возносились ввысь, несмотря на все усилия атеистической Революции повергнуть их, и зубчатые стены по-прежнему были покрыты резьбой с изображениями святых и горгулий.

Более прагматичный Бонапарт реставрировал святую мать-церковь и все ее привилегии — в той самой стране, что так отчаянно сражалась за возможность сбросить ярмо церковников. На словах Бонапарт провозгласил свободу совести, но на деле высшей властью в стране являлся императорский орел, и даже церковь вынуждена была склониться перед ним. Даже Силы самой земли разбегались пред великим зверем Бонапартом, порождая переполох в Незримом мире, и тревога расходилась, словно круги по воде от брошенного камня.

Погрузившись в мрачную задумчивость, Уэссекс не сразу поймал себя на том, что стоит и тупо смотрит на крохотный магазинчик, приткнувшийся почти у самой церкви. Лавчонки такого рода никогда не всплыли бы на поверхность в роялистской Франции, где короли давали обещания, которые должны были дать, и заключали договоры, которые должны были заключить, но в целом препоручали свой народ милосердию церкви. Но сейчас, на заре нового века, власть церкви и ее возможность диктовать свою волю пастве оказались сильно ограничены, и подобные магазинчики процветали.

Чтобы немного отвлечься, Уэссекс пересек площади и подошел к магазинчику. Тот занимал маленькое узкое здание; над входом висел старинный символ — раскрытая ладонь, в которую вписаны гадальные знаки.

Уэссекс осторожно открыл дверь, и где-то в помещении раздался серебристый звон колокольчика. В помещении пахло краденым церковным ладаном, а стены были увешаны крикливыми плакатами с подробными френологическими картами, знаками зодиака, гороскопами, с которых благоразумно были удалены все уточняющие атрибуты, и прочими инструментами прорицательского искусства. Задняя часть помещения была отгорожена занавесом; пока Уэссекс глазел по сторонам, занавес отодвинулся, и из-за него появилась женщина.

Вопреки ожиданиям Уэссекса, на ней не было ни по-цыгански крикливого наряда, ни подобия какой-нибудь древней короны. Женщина — явно лишь на несколько лет старше Уэссекса — спокойно взглянула на посетителя. Она была одета в аккуратное, незатейливое, вполне благопристойное платье; единственной экзотической деталью ее наряда была сердоликовая брошь в виде скарабея, скрепляющая синюю шерстяную шаль.

— Добрый день, месье, — сказала женщина. — Вы желаете получить совет от мадам Фабрикан?

— Так, значит, вы здесь торгуете советами? — спросил Уэссекс.

К удивлению герцога, женщина весело рассмеялась.

— Ох! Месье, вы же знаете подобные магазинчики! Я продаю то, что люди желают купить: но по вам не похоже, что я вам понадобилась затем, чтобы составить прошение к Матери Божьей — о здоровье, богатстве или любви. Значит, вас, должно быть, интересует будущее.

— Я бы предпочел настоящее, — отозвался Уэссекс, — если ваше искусство это позволяет, мадемуазель.

— Ваша милость слишком добры, — сказала женщина, направляясь обратно к занавесу. — Но у меня был муж, хоть он уже и скончался.

Уэссекс застыл как вкопанный. Она назвала его этим титулом из обычной угодливости, или эта женщина действительно обладает Зрением?

Или это просто ищейка Талейрана, которую предупредили, что на дороге к Кале может появиться герцог Уэссекский?

Ответа на этот вопрос не было. Уэссекс пожал плечами и следом за женщиной прошел за занавес. Рука его привычно легла на рукоять пистолета.

За занавесом царила темнота. Ее рассеивал лишь свет единственной толстой свечи, укрепленной в массивном бронзовом подсвечнике в форме обезьянки. Вдоль стен сплошняком тянулись шкафчики из полированного красного дерева, с бесчисленным множеством выдвижных ящиков; все это чем-то напомнило Уэссексу аптеку. Здесь точно так же, как в аптеке, висели связки трав и стояли склянки с разноцветными жидкостями; а вот что было совершенно нехарактерно для аптеки, так это изваяние Святой Девы, а перед ним — маленький столик, на котором среди груды всяких непонятных предметов возвышался красная стеклянная кружка для приношений.

Главенствующее место в помещении занимал стол, на котором, собственно, и стояла единственная свеча. Стол был накрыт зеленой замасленной тканью. Кроме свечи на нем располагались большой хрустальный шар и колода карт таро, завернутая в красный шелковый платок. Расправив юбки, хозяйка магазинчика уселась за дальний край стола и жестом предложила Уэссексу присаживаться напротив.

Ага, и в результате он окажется спиной к занавесу. Уэссекс не сдвинулся с места.

— Почему вы так странно обратились ко мне, гражданка? — спросил он. — Я никакой не аристократ, а добропорядочный французский гражданин.