В субботу, как раз после заявления Беатрис, Корделия и Гарри вновь оказались в студии, это была его идея. Он захотел еще раз взглянуть на одну из «водных эскапад» (как она любила называть водные пейзажи), чтобы попытаться определить место ее написания. Корделия понимала, что это бесполезно; не зная названия картины, практически невозможно было угадать, что за место изображено на ней, даже если сохранялась вероятность, что ты сам когда-нибудь там бывал. Но она охотно согласилась, надеясь, что ей удастся утащить его на прогулку в лес, прежде чем его опять потянет к «Утопленнику». Был прекрасный летний день, и у нее на примете было чудное местечко; однажды, гуляя по берегу реки, они устроились в густых зарослях травы, и он тут же уснул, так что она придвинулась ближе и поцеловала его спящего. А потом, проснувшись, он и сам поцеловал ее долгим поцелуем, после чего сказал, что, пожалуй, пора возвращаться. Хотя Корделия и оценила его порядочность, сама она с радостью осталась бы на этом берегу на целую вечность; а так у нее возникло ощущение, будто ей вручили ключи от рая, а потом сказали, что она может бывать там лишь несколько часов в неделю.
Спальня, располагавшаяся этажом ниже студии, с самого начала считалась «комнатой Гарри»; здесь были разбросаны его вещи, и все лето на крюке за дверью висел плащ цвета хаки. Спальня Теодора тоже находилась на первом этаже, но в другом конце коридора (в соседней с ним комнате до сих пор хранились вещи бабушки, нетронутые, обрастающие пылью). Сестры спали на втором этаже; Корделия – рядом с ее любимой гостиной, а комната Беатрис находилась в середине коридора. Чтобы добраться до комнаты Гарри незамеченной, Корделии нужно было лишь на цыпочках прокрасться мимо спальни сестры, а потом осторожно спуститься по лестнице, так, чтобы не скрипнули половицы. Вот уже несколько раз за время его отсутствия она ночью прокрадывалась в его спальню, закутывалась в его плащ и ложилась на его постель, мечтая о том, чтобы когда-нибудь ей хватило смелости проделать это в его присутствии. Собственно, ей ничто в этом не мешало (дядя Теодор спал крепко), разве что опасение шокировать Гарри, который мог бы решить, что она слишком «шустрая». И был бы прав. Воспитанной девушке не пристало красться среди ночи в спальню к мужчине, каким бы страстным ни было ее желание видеть его, касаться, целовать; и – самое удивительное – она совершенно не стыдилась своих новых ощущений.