Тень чужака

После этого похода, лежа без сил на своей кровати, попытался понять: когда он сможет самостоятельно выбраться в город? Выбраться, чтобы позвонить доктору Моретти и узнать, что с Наташей. Для этого ему нужно отъехать как минимум в другой конец Манхэттена. Он скрипел зубами, сам не замечая этого. С момента, когда он оставил Анкоридж, прошло больше двух недель. С Наташей за это время могло случиться все что угодно. В том числе и самое худшее. Он же валяется здесь, не в силах сделать больше ста шагов.

В город он смог выбраться лишь к концу второй недели, проведенной в «Леннокс Хилле».

В мешке, перемещающемся с ним из больницы в больницу, помимо одежды, обуви, документов и денег, находилось также несколько мелких предметов, которыми он пользовался в Минтоукуке. Самым важным из этих предметов была для него сейчас связка ключей.

То, что он сможет попытаться выйти на улицу и сесть в такси, он понял после ужина. Выбраться из госпиталя он, без всякого сомнения, сможет беспрепятственно. Порядки в госпиталях он знал. За выходящими не следят. Но зато очень строго следят за входящими. Если он попытается вернуться в госпиталь обычным образом, через входную дверь, его если пустят, то со страшным скандалом. Ему же сейчас никакие скандалы не нужны.

Сунув в карман спортивного костюма все деньги, которые были в мешке, включая горсть квотеров, а также связку ключей и, на всякий случай, «байярд» в пластиковом пакете, беспрепятственно спустился вниз, на первый этаж. Оглянулся. Коридоры были пусты. Пройдя вдоль одного из коридоров, тронул несколько дверных ручек. Все двери были заперты. Выбрав сторону коридора, выходящую, по его расчету, на Семьдесят седьмую улицу, достал связку ключей. Открыл отмычкой ближайшую к нему дверь. Это был небольшой кабинет — со столом, несколькими стульями и шкафом. Подойдя к окну, убедился: за ним Семьдесят седьмая улица. Мимо окна изредка проходили прохожие. Подумал: сойдет. Если выбрать момент, можно будет влезть в окно так, что никто не заметит.

Открыв все до одного шпингалеты и проверив, открывается ли рама, вышел в коридор. Запер дверь. Убедившись, что его никто не видел, вышел через главный вход. Свернув с Семьдесят седьмой на Лексингтон, взял такси. Попросив водителя отвезти его в Даун-таун, остановил машину около муниципалитета. Отпустив такси, подошел к ближайшему телефону-автомату. Достал бумажку, оставленную в свое время Диком на его тумбочке в госпитале военно-воздушных сил. Посмотрел на часы: двадцать минут восьмого. Разница между Нью-Йорком и Анкориджем — пять часов. Значит, сейчас там двадцать минут третьего. Доктор Моретти должен быть в госпитале.

Опустив в щель несколько двадцатипятицентовиков, набрал номер, бегло написанный на бумажке. Прислушиваясь к длинным гудкам, понял: у него сжало горло.

Трубку сняли довольно скоро. Молодой женский голос сказал:

— Алло?

— Здравствуйте. Простите, можно доктора Моретти?

— Доктора Моретти? — Голос помолчал. — Ради Бога, извините… Кто его спрашивает?

— Скажите: от Дика.

— От Дика? Что… — Голос вежливо откашлялся. — Так и сказать: от Дика?

— Да, так и скажите: от Дика.

— Ладно. — Голос помолчал. — Ладно, хорошо. Сейчас попрошу.

Через несколько секунд он услышал мужской голос:

— Доктор Моретти слушает.

— Здравствуйте, доктор Моретти. Я от Дика. Дик должен был…

— Да-да… — Голос Моретти звучал приветливо. — Все знаю. Все. Дик мне все разъяснил. Вы должны были справиться о здоровье одной девушки. Так ведь?

— Да, так. Как она себя чувствует?

— О… — Моретти сочувственно хмыкнул. — С удовольствием сообщил бы вам это. Но ее от нас перевели. Два дня назад.

Попытавшись справиться с першением в горле, выдавил:

— Да? И… что… она… С ней что… все было в порядке?

— Если правду… — По паузе ему показалось: Моретти раздумывает. — Если правду, не очень.

— Что… было плохо?

— Не сказал бы, что было так уж плохо. Если вы понимаете в медицине, скажу: она была под аппаратом. Это не так уж плохо. Но и не так уж хорошо.

— А куда ее перевели? Чтобы я мог узнать, как она?

— Я думал… Я думал, вы знаете, что у нас за организация. И знаете, что сообщать такие вещи по телефону нам категорически запрещено.

— Но доктор Моретти…

— Извините, но я очень занят. Все, что я мог сообщить, я сообщил. Еще раз тысячу извинений. Всего доброго.

Прислушавшись к частым гудкам, повесил трубку. Постоял, сам не понимая, что сейчас чувствует. С одной стороны, он твердо знает: Наташа жива. Пусть под аппаратом, но жива. С другой — бумажку с телефоном доктора Моретти можно выбросить. Это ясно.

Увидев светящиеся цифры над крышей приближающегося желтого «шевроле», остановил такси. Вышел на Мэдисон, чуть не доезжая Семьдесят седьмой. Завернул за угол, прошел мимо главного входа госпиталя. «Свое» окно на первом этаже определил довольно скоро. Подгадав паузу в движении, влез в кабинет. Закрыв за собой раму, защелкнул ее на все шпингалеты. Открыв дверь, выглянул в коридор. Там было пусто. Выскользнув, запер дверь. Прошел к лифтам, так и не встретив никого на своем пути.